Роковой срок - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Алексеев cтр.№ 2

– Добро, ступай в свой стан, – проворчал он. – И впредь не забывай о почтении и стыде. Пусть родитель накажет тебя за пренебрежение целомудрия.

– Неведомо мне такое лихо – стыд! – засмеялась дева. – Впрочем, как и ваше целомудрие!

– Тебя что же, не учили?! – вскричал Ураган и умолк, ибо она приблизилась и овеяла его манящим запахом.

– Я слышала молву, что ты грозный государь, – еще веселее рассмеялась дева. – Но на самом деле ты тверд лишь телом! И чаще бываешь ласков... А правда, что ты вдовец?

И этот ее искренний и вольный смех вдруг насторожил Урагана. Нет, никто из изгоев, влачащих жизнь подневольную, жалкую и скудную, не умел так веселиться. Тем паче женщины у парфян носили темные одежды, и все, в том числе и девы, заматывали голову, лицо и шею длинным платом, оставляя лишь одни глаза, чтоб не дышать пылью.

Эта же, словно высокородная, была в простой, но светлой пополоме и носила по-девичьи распущенные космы. Но не было в семьях родовитых саров подобной! Будучи вдовцом, Ураган давно присматривал себе невесту и видел дочерей, созревших для замужества, в домах племенных князей, ярых мужей и прочих вельможных саров, однако не видел столь стройной девы.

– Ты чья? – спросил он, пытаясь рассмотреть ее полускрытый сумерками лик. – Что-то не встречал тебя на нашем кочевом пути...

– Ничья! – Ее гулкий, булькающий смех отзывался на другом берегу. – Я принадлежу сама себе!

– Как же тебя зовут? – Государь встал на ноги и завернулся в плащ.

По сарскому имени можно было определить род и племя, а значит, и путь, по которому кочуют, и край, где расположены их города и селения.

Дева же оглядела его, и огромные глаза блеснули в полумраке.

– Ты прекрасен, государь! И молод... А говорили, будто стар и немощен!

Она скорее всего была не сарского рода, ибо по обычаю девам негоже восхищаться мужчинами, тем паче зреть на их наготу.

– Как же твое имя? – переспросил он.

– Чаяна! – Дева вдруг вскочила. – Не слышал обо мне? Коли не слышал, запомни – Чаяна!

Ураган изумился ее росту – вровень с ним была дева! Пожалуй, на голову выше Обавы, хотя обликом напоминала дочь.

– Впервые и имя такое слышу, – признался он. – Ты не сарского рода...

– Сарского, государь. – Ее скрипучий, грубый голос вдруг обрел манящее очарование. – Разве не слышишь речь мою? Не зришь образа?

– Да кто же ты, если принадлежишь себе и носишь чужестранное имя?

– Я жрица. – Дева протянула руку и тронула его бороду. – Нрав мягкий у тебя, и напрасно ты все время строжишься и гневишься...

– Жрица? Но кому ты служишь?

– Тарбите... Я ее левая рука.

Ураган ощутил горечь разочарования.

– Знать, ты не земная...

– Нет, государь, земная! – Она рассмеялась. – Земная жрица богини небесного огня! Это я оставляю знак жертвы Тарбите. На месте, где угоняют коней.

– Левую руку?.. Ты – конокрадка?

– Я жрица Чаяна! А ваши лошади – жертва богине!

– Как же тебе удается красть необъезженных кобылиц? Которые никому не даются в руки?

– А хочешь покажу? – И смех ее перевоплотился в серебряный. – Ты мне по нраву! Тому и быть, ступай за мной.

И пошла, изгибаясь, сквозь густой ракитник, сама будто молодой побег.

Забыв о наготе, Ураган выпустил плащ, сделал порывистый шаг и в тот же миг опрокинулся, будто спутанный конь. Думая, что споткнулся о корень, он вскочил, однако снова повалился наземь. А дева бежала в гору, и ее манящий смех, словно обволакивающий туман, стелился над тихой водой.

– Ступай за мной, государь! Что же ты отстаешь? Вот так мы приносим жертвы Тарбите!

В темноте он не мог увидеть, что же мешает идти, и попытался порвать незримые путы, однако присел от боли, что ожгла лодыжки. Показалось, кожа затрещала и кровь потекла...

Государь склонился и нащупал крепчайшую шелковую нить, стягивающую ноги так, что можно было сделать лишь гусиный шажок. Выхватив засапожник, он перехватил путы и кинулся сначала на берег – на зовущий смех коварной девы, но там уже никого не было. Тогда он побежал к месту, где под речным обрывом спрятал коня, однако нашел только уздечку, словно в насмешку, так и оставленную привязанной к древу.

Рядом на речном песке была начертана левая рука Тарбиты...

Можно было подать знак бичом, вызвать Свира с другого берега и учинить погоню, благо у подручного было два подводных коня, однако Урагана сдерживали не столько собственная оплошность – зрел конокрадку близко, разговаривал и даже рукою щупал, да не скрутил, не обвил бичом! – сколько щемящее чувство утраты, ибо в ушах все еще звучал манящий смех девы, а в памяти, будто лихо, стоял ее притягательный образ.

Государь не стал поднимать тревоги и до рассвета простоял на берегу, вслушиваясь в ночную безмолвную степь и собственную душу, где вместо пенного гнева разливалась незнакомая печаль, смешанная с радостью, как если бы в веселящую хмельную суру добавили горькой полыни.

И чтоб сберечь это чувство, он вздумал утаить встречу с конокрадкой, а вызвав подручного, сказал, что лошадь отвязалась и убежала в степь. Наученный и мудрый Свир вопрошать государя не посмел, однако же сказал задумчиво:

– То ли пригрезилось, то ли ослышался я. Но будто бы на твоем берегу кто-то смеялся.

– Ты, брат, должно быть, спал! – нарочито укорил его Ураган.

– В том-то и суть, что бодрствовал всю ночь. И слышал женский смех.

– Верно, берегини ночью веселились на отмели.

– Да ведь луна убывает, – стал размышлять ярый муж. – А если она на убыль – берегини на дно. Ты ничего не слышал, брат?

– По правде сказать, я заснул, – признался государь, дабы отвести подручному глаза. – Поедем же на стан!

С той поры конокрады пропали с государева кочевого пути точно так же, как и появились, – внезапно и бесследно. Ураган еще долго ездил в одиночку по степи и часто останавливался на ночь возле реки, где явилась ему жрица Чаяна, однако, кроме берегинь, не зрел более никого. Кочевье уходило все глубже в полунощные степи, и ездить на то место становилось далеко, и, чтобы выжечь из памяти ее образ, государь жег руки жертвенным пламенем и взывал к богам, но не находил утешения. Тогда он вспомнил о своей наложнице, которая кочевала в отдельной кибитке вместе с таборами наемных парфян, и однажды вошел к ней, дабы забыться под ласками прекрасной персиянки. Но, посмотрев на ее смуглое тело и смолистую чернь косм, вдруг еще ярче узрел светлый образ Чаяны и, не прикоснувшись к наложнице, вскочил на коня и умчался в степь.

Вскоре сары откочевали из тех мест далеко в восточную сторону, где стража по-прежнему охотилась за конокрадами, однако лошадей более никто не угонял, и потому о них скоро забыли, как забывали о прочих и привычных напастях, будь то жгучий зной, холод или засуха. К тому же спокойнее в степи не стало, ибо на смену невиданному разбойному племени пришли осмелевшие волчьи стаи, и теперь следовало переживать и эту напасть.