— Кто ты такой? Как ты вселился в Сарру — спросил кто-то.
Роженица выждала мгновение. Вдруг она поняла, что она натворила. Она выдала себя и Якова! Схватки временно прекратились, и она лежала, оцепеневшая, облитая потом, с мокрыми волосами, опухшими губами и набрякшим носом. Неимоверная тяжесть сковала ее. Ноги были словно бревна. Пальцы рук будто разрослись. Ванда уже знала, что такое вселившийся дух. Она не раз слышала, как женщины говорили об этом.
— Кто ты? Как ты вселился в Сарру? — повторился вопрос.
— Вселился и все тут! — сказала Сарра. — А тебе что? Уходите отсюда! Уходите, разойдитесь! Вы мне здесь не нужны, все вы мне враги! Кровные враги!…
Все это она говорила по-польски.
— Кто такая Ванда?
— Кто бы она ни была, уходите отсюда! Дайте мне спокойно умереть! Прошу вас! Сжальтесь надо мной!…
Схватки возобновились. Она закричала не своим голосом.
4
Снова повалил народ. Но вот появился Яков. Кто-то поспешил сообщить ему, что в Сарру вселился нечистый дух. Он кое-как прорвался сквозь толпу.
— Что здесь делается?! Что здесь происходит?! — закричал он с ужасом и возмущением.
— Нечистый дух говорит из нее, — отозвался кто-то, — он говорит по-польски, его зовут Ванда… Яков отшатнулся.
— Где бабка?
Губы Сарры насмешливо искривились.
— Бабка мне не поможет, — произнесла она по-польски, — твой сын слишком большой для моих бедер. Мы оба уйдем туда… — и Сарра мотнула головой в сторону кладбища.
Яков застыл на месте. Он не знал, что ему сказать. Все было потеряно. Чувства боли и позора лишили его языка.
— Спасите ее, люди, — воскликнул он. — Спасите ее!…
— Никто меня уже не спасет, Яков — бормотала роженица. — Мне давно уже говорили домашние, что годы мои сочтены. Теперь я вижу, что правда была их. Прости меня, Яков, прости.
— Кто ты? Откуда родом? — спросил кто-то.
— Приведите раввина, приведите раввина! — настаивала какая-то еврейка. — Нечистый дух можно изгнать!
— Слишком поздно, слишком поздно! — не унималась роженица. — Кого вы хотите изгнать? Вот вы меня похороните, меня больше не будет среди вас, и вам не надо будет меня оговаривать. Не думайте, что я не слышала вашего злословия! — изменила Сарра тон. — Я все слышала и все должна была проглатывать. Теперь, когда я умираю, узнайте правду. Вы зоветесь евреями, но вы не придерживаетесь законов Торы. Вы то и дело молитесь и трясетесь, но вы сплетничаете обо всех и полны друг к другу черной зависти. Ваш Гершон мошенник и вор! Он ограбил другого еврея, которого убили казаки, и благодаря этому сделал своего зятя раввином и…
Яков сделался белее мела.
— Что ты говоришь, Сарра, что ты!
— Молчи, Яков! Это не я говорю, это голос из моего нутра говорит. Не могу я больше молчать, Яков, не могу больше! Почти два года я молчала, а теперь, когда умираю, должна говорить, не то я лопну. Спасибо тебе, Яков, спасибо за все! Ты — причина моей смерти, но я тебя не попрекаю. Чем ты виноват? Ты мужчина. Ты найдешь другую. Женщины тебя уже здесь сватали. Город надолго тебя без жены не оставит. Проси за меня, Яков, потому что Бога моих родителей я бросила, а примет ли меня на небе твой Бог — этого я не знаю. Если ты когда-нибудь встретишь мою сестру Басю или моего брата Антека, скажи им, как умерла их сестра.
— Что она говорит? Что она говорит? — раздавались со всех сторон голоса.
— Это нечистый дух! Нечистый дух!…
— Да, нечистый дух! А что вы мне можете сделать? Прежде чем вы меня накажете, я уже буду лежать в гробу вместе с моим ребенком…
И роженица вдруг стала кричать жалобным голосом. Снова начались схватки. Несколько женщин накинулись на Якова, чтобы он вышел из комнаты. Его вытолкали на улицу. Там стояли мужчины, а также девушки и женщины, которые не смогли проникнуть в дом. К Якову обращались, о чем-то спрашивали, но он не отвечал. Мука его была слишком велика. Кто-то спросил:
— Почему не приводят раввина?
— Пошли за ним.
— Раньше нужно достать ребенка, а потом уже изгонять дыбук
— рассуждал один.
— Попробуйте, достаньте!
— Почему жена Гершона не хочет дать чашу?
— Потому что она такой хороший человек…
— Кто этот дыбук — мужчина, женщина?
— Женщина.
— Где это слыхано, чтобы одна женщина вошла в другую…
Некоторое время все молчали и прислушивались к крикам роженицы. Мужчины, понурив головы, женщины, заслонив лица, как бы стесняясь. Потом стало тихо. Повивальная бабка высунула голову.
— Бегите за чашей. Она кончается!
Яков рванулся с места.
— Впустите меня!
— Нет, не теперь.
— Раввин идет, раввин идет!
Издали увидели приближающегося раввина. Он был не один. С ним шел его тесть Гершон и шурин-резник. Резник держал в руках-посудину и подумали было, что это тещина чаша. Но когда он приблизился, увидели, что это кастрюля с углями. У раввина из кармана торчал рог. Гершон немедленно приказал собравшимся расступиться, дать дорогу. За ним следовал Иоэль-служка в торжественном облачения, он же был пилицким могильщиком. Гершон заговорил громко, хозяйским тоном:
— Женщины, впустите раввина. Пришли изгонять дыбук!
— Нельзя войти! — ответил кто-то изнутри.
— Мы не можем стоять и ждать!
— Это не дыбук, не дыбук! — проговорил Яков. Гершон и Яков друг с другом не разговаривали. Но тут Гершон спросил:
— Что же это?
— Оставьте ее в покое!…
— Евреи! В нее вселился злой дух, и нельзя допустить, чтобы она осрамила всю общину! — обратился Гершон к толпе. — Пришел к нам этот учителишка и сделался важным хозяином. А теперь в его жену засел бес. Из-за таких вот все напасти!
— Раньше необходимо принять ребенка! — заявила одна из женщин.
— А, может быть, она беременна вовсе не младенцем? — спросила другая. — Бывает, что дыбук вселяется в чрево…
— Я сама видела головку…
— Бесы тоже с головами.
— Бесы с волосами.
— Нет!…
— Если ребенок останется у нее внутри, весь город в опасности! предупредил раввин.
— Может быть, можно трубить в рог здесь? — спросил Иоэль.
— Сначала надо его освятить, — заключил раввин.
Сразу стало тихо, только и слышно было, как кричат петухи. В каждом доме были петухи, с помощью которых добывают искупление в канун Судного.
Один петух закукарекал, и другие стали ему отвечать. Было в этом что-то таинственное, напоминающее, что сейчас — дни покаяния. Словно домашняя птица знала, что ее ожидает и переговаривалась между собой на петушином языке. Залаяли собаки, дежурившие у мясных лавок. С полей и болот повеяло теплым дыханием и стало жарко и душно, как в середине лета. Яков заслонил лицо обеими руками.