Люблинский штукарь - читать онлайн книгу. Автор: Исаак Башевис Зингер cтр.№ 47

Меланхолический молодой человек обстоятельно излагал, каким образом против него ополчились демоны. Они устраивают ему колтуны в бороде, завязывают узлами кисточки талеса, выплескивают заготовленную с вечера для утреннего омовения воду, горстями сыплют в еду, которую он себе варит, соль, червяков и козьи орешки. А когда он заходит в нужник, на него накидывается бесовка и не дает справить нужду. Молодой человек достал из кармана письма от раввинов, руководителей общины и заслуживающих доверия свидетелей…

Ученые люди шли к Яше вести дискуссии и разрешать каверзные вопросы. Молодые бездельники толпились во дворе, чтобы позубоскалить, сбить с толку трудными цитатами из Гемары или арамейскими словами и показать, что он невежда… Хотя Яша обязался уделять посетителям два часа в день, стоять у оконца приходилось до ночи. Ноги так уставали, что он валился потом на тюфяк и запоздалую вечернюю молитву творил сидя.

В некий день явился Шмуль Музыкант, с которым Яша любил когда-то посидеть в шинке. Шмуль рассказал, что у него болит рука и потому играть на скрипке становится все труднее. Стоит взяться за инструмент, и сразу возникает боль в суставе, причем, когда настраиваешь, костенеют и холодеют пальцы. Шмуль показал желтые и сморщенные, как у покойника, кончики пальцев… Еще он сказал, что подумывает уехать в Америку. Передал приветы от песковских воров. Елизавета умерла. Болек в яновской тюрьме, Хаим-Лейб доживает в богадельне. Кривой Мехл перестал видеть здоровым глазом и без поводыря теперь не ходит. Бейриш Высокер перебрался в Варшаву.

— Помнишь Маленькую Малку? — спросил Шмуль.

— Конечно. Как она?

— Ее муж тоже на том свете, — сказал Шмуль Музыкант. — Ему в тюрьме легкие отбили.

— А с ней что?

— Вышла замуж за сапожника из Закелкова. Еле дождалась, когда пройдут три месяца… [24]

— Что ж…

— А Зевтл помнишь? Жену Лейбуша Лекаха, — нерешительно спросил Шмуль.

Кровь бросилась Яше в лицо:

— Помню…

— Она теперь мадам в Буэнос-Айресе. Вышла за какого-то Германа, который бросил жену. У них там самый большой бордель…

Яша тихо спросил:

— Откуда это известно?

— Этот самый Герман наезжает в Варшаву и вывозит целые вагоны шлюх… Мне рассказывал один музыкант, который захаживает к его сестре… Она ведет весь гешефт…

— Что ж…

— А ты правда стал раввином?

— Никакой я не раввин…

— О тебе только и говорят. Что даже мертвых оживляешь…

— Один Бог может такое…

— Сперва Бог, потом ты…

— Не говори глупостей.

— Хотелось бы, чтобы ты пожелал мне чего-нибудь…

— Помоги тебе Всевышний.

— Яша, я гляжу на тебя и не узнаю. Просто глазам не верю….

— Стареем.

— Зачем ты на такое пошел? Зачем?

— Не мог больше дышать.

— А теперь разве легче?.. Я думаю о тебе… дни и ночи думаю.

Шмуль Музыкант приехал вечером. Отдельно от всех. Эстер самолично сообщила о его приезде. Стояла теплая летняя ночь. Светила луна, небо было полно звезд. Квакали лягушки. Стрекотали кузнечики. С карканьем просыпались вороны. То и дело падали с яблонь яблоки. Друзья стояли по обе стороны оконца. Борода Яши была почти полуседая. В голубых глазах поблескивали золотинки. Два спутанных пейса свисали из-под ермолки. В бакенбардах Шмуля тоже серебрились нити. Лицо его было бледно, щеки ввалились. Он хмуро сказал:

— Мне все опротивело, вот в чем дело. Тут играю, там играю. Снова свадебный марш, снова «День добрый»… Наемные шуты рассказывают старые, анекдоты. От всего этого охота сбежать.

— Куда?

— Сам не знаю… Может, в Америку. Каждый день кто-нибудь помирает. Просыпаюсь и сразу спрашиваю: «Ентл, кто сегодня умер?» Соседки заявляются с новостями уже с утра. Как только услышу — кто, у меня падает сердце.

— В Америке разве не умирают?

— Там я стольких не знаю…

— Умирает тело. Душа продолжает жить. Тело — как одежда. Стоит одежде испачкаться или сноситься, ею не пользуются.

— Я спорить с тобой не собираюсь, но разве ты был на небе и видел души?

— Покуда жив Господь, живет все. Смерть не может возникнуть из жизни.

— А люди между тем в страхе…

— Человек, не знающий страха, хуже зверя.

— Он и так хуже.

— А может стать лучше. Все в наших руках.

— Но как? Что надо делать?

— По крайней мере не совершать зла.

— Что это значит?

— Не творить по отношению к другим несправедливости. Ни о ком плохо не говорить. Не держать на уме дурного.

— И что будет?

— Если все начнут так поступать, даже наш мир станет раем.

— Люди не пойдут на это.

— Каждый обязан делать что может.

— И придет Мессия?

— Иному не бывать.

5

После Кущей пошли дожди. Задули холодные ветры. Стали гнить упавшие яблоки. С деревьев облетели листья. Трава из зеленой сделалась желтой. Птицы, чирикнув что-то на рассвете, замолкали потом на весь день. Яшу Кающегося мучил насморк. Заложило нос, и было трудно дышать. Боль сдавливала лоб, стучала в виски и уши. Он охрип. Ночью до Эстер донесся мучительный кашель. Разве тут улежишь? Она встала и пошла в халате и домашних шлепанцах умолять Яшу сжалиться и покинуть нору, в которую он себя заточил. Тот на это ответил:

— Зверю полагается быть в клетке.

— Ты себя убиваешь.

— Лучше себя, чем других…

Эстер вернулась в постель, Яша — на соломенный тюфяк Он надел все рубашки и покрылся чем только мог. Холодно ему уже не было, но сон не приходил. Он слушал, как по гонтовой крыше колотит дождь и что-то шуршит в земле, словно там роются кроты или в гробах ворочаются покойники. Он погубил Магду и ее мать, стал косвенной причиной тюремного приговора Болеку, толкнул Зевтл сделаться тем, чем она стала. Ему представлялось, будто и Эмилии нет в живых. Она же говорила, что Яша — ее последняя надежда, иначе она бы давно положила всему конец. Но где в таком случае Галина? Яша вспоминал их каждый день и каждый час. Он мысленно призывал умерших, умоляя подать хоть какой знак. Где ты, Магда? — шептал Яша во тьме. Где твоя святая душа? Знаешь ли ты, что я казнюсь и каюсь? А если сказанное Экклесиастом — мертвые ничего не ведают — правда? Тогда все Яшины призывы напрасны. В какой-то миг ему почудилось в темноте чье-то лицо, чей-то облик, который сразу исчез. Господь молчал. Молчали ангелы. Молчали покойники. Даже бесы молчали. Пути веры заложило, как и его нос. Он услыхал, как что-то заскреблось, — но это была полевая мышь.