Люблинский штукарь - читать онлайн книгу. Автор: Исаак Башевис Зингер cтр.№ 31

К Яше приближался перекошенный человечек со свернутой на сторону головой, которая, казалось, вот-вот оторвется от шеи; с искривленной рукой, то ли выворачивавшейся из сустава, то ли протягивавшейся за подаянием. Казалось, все члены этого калеки имели целью только одно — быть как можно кривей, как можно отдельней один от другого. Даже борода была свернута на сторону и словно пыталась удрать с лица. Каждый палец изгибался в свою сторону, как бы намереваясь зацепить из воздуха некий невидимый плод на незримом дереве, зацепить себя не дававшийся. Одну ногу калека выбрасывал в бок, другую за ней подволакивал, извиваясь при этом и вертясь в каком-то нелепом танце. Кривой язык, просунувшись сквозь кривые зубы, торчал из кривого рта, причем изо рта этого криво стекала слюна. Яша достал серебряную монетку и попытался вложить ее в руку нищему, но странные телодвижения больного человека мешали этому. «Еще один штукарь!» — то ли подумал, то ли пробормотал Яша. Он ощутил страх, отвращение и желание сбежать. Ему хотелось поскорей отдать монету, но человечек, похоже, затеял с ним игру: он отступал, подступал, прикасался, словно собираясь передать свое злосчастье. Огненные точечки, как если бы они никуда не девались и только ждали повода возникнуть, снова запрыгали у Яши в глазах. Он бросил монетку к ногам нищего и хотел улизнуть, однако собственная его нога затряслась и задергалась, словно бы передразнивая калеку…

Яша заметил какую-то харчевню и вошел. Пол был посыпан опилками. Несмотря на ранний час, посетители уже ели бульон с лапшой, вареники, кишку, [17] коржики, морковный цимес. От запахов у Яши засосало под ложечкой. «Не стоило бы такое есть с утра», — остерег он себя и оглянулся, готовый уйти, но дорогу ему преградила толстая еврейка.

— Не бегите, молодой человек, вас не укусят… Мясо у нас свежее, только что с убоя…

«Что может быть общего между Богом и убоем?» — подумал Яша. Женщина подвинула ему табурет, и он сел. Отдельных столов не было — был один длинный, за которым сидели еще и другие посетители. Женщина спросила:

— Булку и рюмку водки? Или рубленую печенку с белым хлебом? Бульон с лапшой? Бульон с гречкой?

— Все равно.

— Понятно! Не бойтесь, неположенным мы вас не накормим.

Она поставила бутылку сивухи, стаканчик и корзинку со сдобными булками. Яша взял бутылку, но рука у него дрогнула, и он пролил водку на скатерть. Соседи по столу, евреи из провинции в залатанных лапсердаках и расстегнутых выцветших рубахах, негодующе и насмешливо загалдели. Один был с черной росшей до глаз бородой, у другого борода была огненная и узкая, как петушиный хвост. Поодаль сидел человек в ермолке и талес-котне. Он очень был похож на меламеда, у которого Яша когда-то начинал изучать Писание. «Неужели это и правда он? — удивился Яша. — Нет, наверняка тот давно умер… Может быть, его сын…» Насколько Яше было хорошо в синагоге среди старозаветных евреев, настолько теперь было неуютно среди этих. «Говорится ли над водкой благословение?» — подумал Яша и на всякий случай пошевелил губами. Он отпил из стаканчика и ощутил терпкость и горечь. В глазах потемнело. В горле запершило. Он коснулся булки, но пальцы не слушались, и ему никак не удавалось отломить ни кусочка. «Что со мной? Заболеваю я, что ли?» Он словно стеснялся присутствующих и испытывал к ним неприязнь. Когда хозяйка принесла печенку и белый хлеб, Яша вспомнил, что полагается совершить омовение рук и сказать благословение, однако не понимал, где можно это сделать, и не увидел необходимой для этого утвари. Он было откусил хлеб, и тогда еврей в талес-котне спросил:

— А что будет с омовением?

— Он уже умытый, — подал голос человек с черной бородой.

Яша молчал, чувствуя, как его недавний душевный порыв обращается гневом, гордыней и стремлением обособиться. Он перестал глядеть на соседей, и те сразу заговорили о своем. Они всё смешивали в одно: торговлю, хасидизм, чудеса, совершаемые святыми людьми. «Столько чудес, и при этом столько болезней, горя, эпидемий!» — съязвил кто-то внутри Яши. Отгоняя мух, Яша хлебал бульон с гречкой. В ноге дергало. Он ел и чувствовал, как наполняется желудок. «Что же делать? — спрашивал он себя. — Идти к доктору? Но чем поможет доктор? У них одно средство — гипс. Йодом я могу намазаться и сам. А если не поможет? С такой ногой сальто на проволоке не крутят…» Чем больше Яша думал о своем положении, тем безысходнее оно ему представлялось. Денег у него нет, нога повреждена, возможностей заработать никаких. Что он скажет Эмилии? Наверно, она с ума сходит из-за того, что он вчера не появился. И что сказать Магде? Как объяснить, где он провел ночь? Чего вообще стоит человек, если все зависит от ноги, даже любовь?.. Самый бы раз покончить с собой…

Он расплатился и вышел на улицу. И снова увидел калеку. Тот по-прежнему изламывался и дергался, словно пытаясь пробить головой незримую степу. «Он что — не устает? — подумал Яша. — Но это же ад? Как может Всевышний в своем милосердии допустить, чтобы человек так мучился?» Яшу снова потянуло к Эмилии. Он ужасно по ней скучал. Ему хотелось с ней поговорить. Но идти в таком виде: грязным, небритым, с брючными манжетами в навозе — Яша не мог. Он крикнул извозчика и сказал ехать домой на Фрета. Прислонясь виском к поднятому верху, Яша пытался на ходу задремать. «Представим, что я умер и это мои похороны», — говорил он себе. Сквозь сомкнутые веки то проникал сияющий и розовый свет солнца, то ощущалась прохладная тень. Он слышал уличный шум и вдыхал дворовые запахи, держась при этом обеими руками за сиденье, чтобы не сползти. «Надо покаяться. Это не жизнь! — говорил он себе. — У меня же не бывает спокойной минуты… Пора бросить фокусы и женщин. Один Бог, одна жена, как у других… Иначе я долго не протяну…»

Время от времени Яша приоткрывал веки, чтобы видеть где находится. Извозчик проезжал Банковую площадь. Возле банка, где вчера было тихо и темно, сейчас толпились военные и штатские. Въехала бронированная повозка с деньгами. Снаружи на ней сидела вооруженная охрана. Когда Яша снова приотворил веки, он увидел новую синагогу на Тломацком, где молились «немцы», а раввины произносили проповеди по-польски. «Они тоже верующие, — думал Яша, — но человека бедного сюда молиться не пустят…» Открыв глаза в очередной раз, он увидел старый польский арсенал, превращенный русскими в тюрьму. Там сидели такие, как он.

На Фрета он вылез и стал подниматься в квартиру. Только сейчас Яша понял, как сильно ушибся. Он ставил сперва на ступеньку ногу здоровую, а больную подтаскивал. Всякий раз, когда он ее от ступеньки отрывал, начинало колоть и дергать возле пятки. Яша постучался, но Магда не отворила. Он постучал сильней. Неужели так обозлилась? А может быть, наложила на себя руки? Он ударил кулаком и подождал. Ключа с собой у Яши не было. Он приложил ухо к двери и услыхал скрипучий голос попугая. Яша вспомнил про отмычку. Она наверняка все еще в кармане. Однако сейчас он испытывал отвращение к этой железке, доставившей ему нынче ночью столько неприятностей… Тем не менее он ее достал и сразу дверь отпер. В квартире никого не оказалось. Кровати в спальне были застелены, но было не понять, остались ли они так со вчера или Магда застелила их сегодня утром. Сперва Яша заглянул в каморку к попугаю, вороне и обезьянке. Вся троица казалась встревоженной и взбудораженной, при этом каждый пытался ему словно бы что-то сказать. Голодны или не напоены они не были — в клетках было достаточно корма и воды. В открытое окошко шел свежий воздух. «Яша! Яша! Яша!» — заскрежетал попугай, после чего приоткрыл кривой клюв и с какой-то птичьей обидой искоса уставился на Яшу, причем Яше показалось, что попугай собирается сказать: «Ты вредишь себе, а не мне… Я-то всегда заработаю свои пару зерен…» Обезьянка прыгала взад-вперед. На маленькой с морщинками вокруг карих глаз плосконосой ее рожице застыли опечаленность и встревоженность старичка, которого неким заклятьем превратили в карлика, в ребенка, в зверушку, но который, несмотря на это, не утратил своей былой значительности. Она, казалось, вопрошала: «Ты что, все еще не понял про суету сует?» Ворона хотела что-то изречь, но у нее выходило какое-то очеловеченное карканье и словно бы передразнивание. Яше показалось, что она насмехается, укоряет и поучает… «Ну, и что с вами станет? — сказал Яша. — Зачем я вас впутал в такие неприятности?» Он вспомнил про лошадей. Те стояли в конюшне. За ними ходил дворник Антоний. Яша вдруг заскучал по Вороной и Сивой — Персти и Пыли. Они тоже узнали от него кривду — в такой денек им бы пастись на зеленой травке, а не задыхаться в стойле…