Люблинский штукарь - читать онлайн книгу. Автор: Исаак Башевис Зингер cтр.№ 19

Обычно Яша не курил. От трубки он отучился, полагая, что та действует на сердце, портит зрение и влияет на сон, но сейчас пристрастился к русским папиросам. Яша затягивался папироской, отхлебывал из блюдечка кофе и глядел в журнал. От дыма в носу першило, от кофе горчило во рту, от журнальной статьи делалось кисло на душе. В статье говорилось о некоей парижской актрисе по имени Фифи, у ног которой была вся Франция. Корреспондент намекал, что Фифи — бывшая уличная девка. «С чего бы целой Франции быть без ума от потаскухи? — думал Яша. — И это Франция? Это Европа, которую Эмилия боготворит? Те самые культура, искусство, эстетика, по поводу которых столько написано?» Яша отложил журнал, и за журнал тотчас схватился седоусый господин, а Яша погасил папироску в остатках кофе. Его мысли снова и снова возвращались к одному и тому же: большие деньги можно добыть только сомнительным способом. Попросту говоря, совершить кражу. Но как? Где? Когда? Странно, что, живя с этой мыслью уже несколько месяцев, он ни разу не наведался в банк, не продумал возможных осложнений, не разузнал, куда в банках прячут деньги на ночь и какие там сейфы и замки. Он тянул время. Всякий раз, оказавшись возле какого-нибудь банка, Яша не только не останавливался, но, напротив, ускорял шаги и отворачивался. Одно дело отмыкать замки на потеху публике или песковским ворам, другое — проникнуть в здание, охраняемое солдатами. Тут надо быть настоящим вором…

Яша постучал ложечкой по блюдцу, подзывая кельнера. Тот, однако, или не слышал, или притворился, что не слышит. В кофейне было полно народу. Яша огляделся. Кажется, только он один и был здесь в одиночестве. Посетители составляли кружки, кучки, группы. Мужчины были в коротких сюртуках, штучных брюках и с пышными бантами. У одного бородка была клинышком, у другого — окладистая, у кого усы свисали, у кого были нафабрены. Дамы, те фигурировали сплошь в свободных платьях, в шляпах с большими полями, украшенных листьями, плодами, шпильками, перьями. Патриоты, сосланные москалями после разгрома восстания в сибирскую тайгу, сотнями гибли от цинги, чахотки, лихорадки, но в основном от отчаяния и тоски по родине. Посетители же кофейни, как видно, примирились с российской неволей. Они спорили, разговаривали, шутили, весело смеялись. Женщины с восклицаниями кидались друг к дружке. По улице проследовала похоронная процессия, но никто в кофейне не обратил даже внимания, как если бы смерть была безделицей, не имевшей к ним отношения. «О чем они так горячо рассуждают? — недоумевал Яша. — Отчего у них так блестят глаза? А тот вон старикашка с седенькой бородкой и замшелыми подглазьями, зачем он воткнул розу в лацкан?..» По виду Яша не отличался от остальных, но был словно отделен от них барьером. Каким? Он и сам не мог себе этого объяснить. Вместе с амбицией и страстями в нем уживались печаль, сознание суетности и вины, которую ни искупить, ни избыть. Какой смысл в жизни, если не знаешь, зачем родился и почему умрешь? Кому нужны красивые слова о позитивизме, организованном труде и прогрессе, если все поглотит могила? При своем веселом нраве Яша всегда был на волосок от меланхолии. Стоило ему потерять интерес к новому фокусу и новой интрижке, сомнения набрасывались на него. Неужели он родился затем, чтобы сделать пару сальто и заморочить голову нескольким женщинам? Можег ли он служить Господу, которого кто-то выдумал? Способен ли, как тот старик, посыпав голову пеплом, ночи напролет сокрушаться из-за храма, разрушенного два тысячелетия назад? Получится ли у него опуститься на колени и осениться крестом перед неким евреем, Иисусом из Назарета, якобы родившимся от Святого Духа и предположительно бывшим ни больше ни меньше сыном, порожденным на старости лет Всевышним?..

Подошел кельнер:

— Что вам угодно?

— Расплатиться, — сказал Яша.

Слово показалось ему знаменательным, как если бы сказано было: расплатиться за неправедную жизнь.

2

В первом акте муж приглашал Адама Повальского на все лето в свою виллу, тот, однако, отказывался из-за возлюбленной — молоденькой жены старого аристократа. Муж все же стоял на своем — возлюбленная подождет. Ему взбрело, чтобы в каникулы Повальский давал его дочке уроки фортепиано, а с женой практиковался в английском (французский выходил из моды).

Во втором акте Повальский заводит шашни с матерью и дочерью. Чтобы спровадить мужа, простофилю убеждают, что с его артритизмами надо ехать в Пищаны, подлечиться грязями.

В третьем акте муж узнает правду. «Зачем мне грязь в Пищанах, — кричит он, — у меня дома ее сколько угодно?» — и вызывает Адама Повальского на дуэль. Тут появляется старый аристократ, муж молодой жены, и увозит Повальского в свое имение. В финале Повальский выслушивает поучения старика, как избегать скандалов и неприятностей.

Комедия была переделкой с французского. Летом варшавские театры обычно не работали, но пьеска «Дилемма Повальского» собирала публику даже в самые жаркие дни. Смех раздавался, едва открывали занавес, и не смолкал до конца третьего акта. Женщины прыскали в платочки и этими же платочками утирали выступившие от смеха слезы. Кто-то из мужчин внезапно принимался гоготать, и казалось невероятным, что на такое способно человеческое горло. Гогот переходил в ржание, явно соответствовавшее натуре хохотавшего. Рогоносец высмеивал рогоносца. Какой-то господин, хлопая себя по коленкам, стал сползать с кресла. Его супруга пыталась привести мужа в чувство и усадить обратно. Эмилия то посмеивалась, то обмахивалась веером. Газовые лампы усиливали духоту. Яша криво усмехался. Он видел десятки подобных комедий, и все они были скроены на один манер. Муж, конечно, болван, жена — неверная, любовник — пройдоха. Яша перестал улыбаться и нахмурился. Кто кого тут высмеивает? Это ведь одни и те же люди. То они веселятся на свадьбах, то рыдают на похоронах, то клянутся в верности у алтарей, то оплевывают семейную жизнь. Рыдая над судьбой сиротки, выдуманной писателем, они потрошат друг друга в войнах, погромах и революциях. Он вдруг ощутил неприязнь к Эмилии. Нет, не мог он ради нее бросить Эстер, выкреститься и стать вором. Яша украдкой на нее глянул. Она смеялась меньше прочих, не желая, вероятно, показаться вульгарной. Однако и ее, похоже, забавляли сомнительные проделки Повальского и двусмысленный текст пьески. Кто знает, Повальский, наверно, нравился ей тоже. Яша был роста невысокого, а театральный амант — широкоплечий и стройный. В Италии Яша надолго онемеет. Эмилия же, изъясняясь по-французски, быстро выучится итальянскому. Он будет разъезжать, рисковать собой, а она заведет салон, станет приглашать гостей, подыскивать партию Галине, а себе наверняка найдет итальянского Повальского… Все они такие… Каждая — паучиха!

«Нет, нет! — протестовало все в Яше. — Я не поймаюсь в эту сеть. Завтра же сбегу. Все брошу: Эмилию, Вольского, „Альгамбру“, фокусы, Магду. Довольно быть штукарем! Хватит ходить по канату!» Вдруг он вспомнил номер, который готовил: сальто на проволоке… Они, развалясь, будут сидеть в креслах, а он, сорокалетний уже человек, станет кувыркаться над бездной. А если он свернет себе шею? Останется только попрошайничать, и никто-никто из прежних поклонников не бросит ему в шапку даже грошик…

Яша убрал руку с ладони Эмилии. Та поискала ее, но Яша, поражаясь сам себе, отвернулся. Подобные настроения были для него не внове. Он терзался ими и до знакомства с Эмилией. Он искал женщин, как пропойца водку, но терпел их с трудом. Задумывая новые трюки, он находился в постоянной опаске, что и старые ему не очень-то по силам и могут до времени свести его в гроб. Уже до Эмилии он взвалил на себя непомерную ношу, содержа Магду, Елизавету, Болека, оплачивая квартиру в Варшаве, месяцами разъезжая по захолустью, где ночевал в скверных гостиницах, давал представления в выстуженных амбарах, колесил по непроезжим дорогам. А что он за это имел? Распоследний батрак знал больше покоя и меньше забот. Эстер частенько говорила, что он работает на дьявола.