Сатана в Горае - читать онлайн книгу. Автор: Исаак Башевис Зингер cтр.№ 10

Реб Иче-Матес сидит ссутулившись и говорит тихо, почти шепотом. Одну за другой открывает он величайшие тайны. Он рассказывает, что искры святости заключены в оболочку и силы ада стучатся в нее, потому что иначе они не могут существовать. Но Саббатай-Цви ведет с ними войну, скоро все искры вернутся к своему источнику, и тогда настанет царство Божье. Больше не будет заповедей, материя станет духом, и из верхнего мира, из-под небесного трона, опустятся новые души. Не надо будет есть и пить, не надо будет плодиться и размножаться, жизнь будет проистекать из святого имени. Больше не будут изучать Талмуд, останется только тайная Тора. День будет долог как год, мир наполнится божественным светом. Ангелы будут петь хвалебную песнь, с праведниками и праведницами будет говорить сам Всевышний. И наслаждению не будет границ…

Коробейник Иче-Матес сыплет цитатами из «Зогара», называет имена ангелов, зачитывает по памяти отрывки из «Сейфер-Гилгулим» [21] и «Сейфер-Разиэл», ему знакомы все небесные чертоги. Ясно, что в город пожаловал великий праведник, но пока это должно оставаться в тайне. Пусть он переночует у благочестивого реб Гудла, который сидит тут же за столом, а утром будет видно. Реб Гудл берет гостя под руку и уводит к себе домой. Он хочет уступить великому человеку свою кровать, но реб Иче-Матес желает спать на печи. Реб Гудл расстилает тулуп, дает гостю подушку, а сам уходит в другую комнату, где стоят кровати. Но он не может сомкнуть глаз. Всю ночь с печи доносится монотонное бормотание. Реб Иче-Матес учит Тору, и в комнате светло, будто светит луна, хотя там и окна-то нет. Рано утром реб Иче-Матес слезает с печи, поливает на пальцы водой и хочет незаметно уйти в синагогу. Однако благочестивый реб Гудл даже не раздевался на ночь. Он тихо приближается к гостю, берет его за локоть и шепчет:

— Я все видел, реб Иче-Матес…

— Что вы такое видели! — отвечает реб Иче-Матес и опускает плечи, как под тяжелой ношей. — Молчание приличествует мудрецам… [22]

В синагоге реб Иче-Матес снова раскладывает товар и ждет покупателей. После молитвы он оставляет мешок в углу и ходит по Гораю из дома в дом, проверяет мезузы. Ведь коробейники часто еще и каллиграфы. Найдет изъян, тут же подправит гусиным пером, возьмет грош и пойдет дальше.

Так он ходит по городу, пока не попадает в дом Рейхеле. Мезуза у Рейхеле очень старая, даже плесенью покрылась. Реб Иче-Матес вынимает из кармана щипчики, вытаскивает гвозди, разворачивает листок пергамента, подходит к окну и смотрит на свет, все ли в порядке. В одном месте имя Бога вообще стерлось, в другом не хватает буквы. У реб Иче-Матеса начинают дрожать руки, он строго спрашивает:

— Кто живет в этом доме?

— Мой отец, реб Элузер Бабад, — отвечает Рейхеле.

— Реб Элузер Бабад? — переспрашивает Иче-Матес и трет ладонью лоб, пытаясь вспомнить. — Он ведь, кажется, глава городской общины?

— Когда-то, — говорит Рейхеле, — был главой общины, а теперь нищий…

И вдруг громко, визгливо рассмеялась.

Чтобы еврейская девушка так громко смеялась, реб Иче-Матес слышит впервые. Он смотрит на нее широко расставленными, застывшими глазами, холодно-зелеными, как у рыбы. У Рейхеле косы распущены, как у колдуньи, в волосах перышки и солома. Одна щека красная, будто она ее отлежала, другая бледная. Она стоит босая, в старом красном платье, сквозь прорехи видно тело. В левой руке глиняный горшок, в правой — пучок соломы, которым она оттирала сажу. Прядь упала ей на лицо, из-под волос безумным блеском искоса сверкают черные зрачки. Иче-Матес понимает: что-то тут не так. Он спрашивает:

— Вы замужем или еще нет?

— Не замужем, — не смутившись, отвечает Рейхеле. — Жертва Господу, как дочь Иеффая…

У реб Иче-Матеса мезуза выпала из рук. Сколько он живет на свете, такого ему слышать не приходилось. Он чувствует, как холод разливается у него в животе, будто кто-то притронулся ледяной ладонью. Колени коробейника дрожат. Бежать отсюда! Но он тут же понимает, что это не выход. Он садится на сундук, вынимает линейку, чернильницу, очиняет стеклышком перо, обмакивает его в чернила и… вытирает о ермолку.

— Нехорошо это, — говорит он неуверенно. — Господь не желает, чтобы люди приносили себя в жертву… Надо замуж выйти…

— Никому я не нужна, — отвечает Рейхеле и, прихрамывая, подходит к нему так близко, что он ощущает запах ее тела. — Разве что сатана в жены возьмет!..

И снова рассмеялась, но вдруг запнулась, всхлипнула, и огромные слезы побежали из глаз. Горшок упал на пол и разлетелся на черепки. Реб Иче-Матес хочет что-то сказать, но язык прилип к гортани. Все кружится перед ним: шкаф, стены, пол, потолок. Он снова берет перо, но рука дрожит, и на пергамент падает клякса. Реб Иче-Матес наклоняет голову, морщит лоб, моргает. И вдруг понимает, что кроется во всем этом. Он сжимает кулаки, смотрит на побелевшие ногти и тихо говорит себе под нос:

— Такова, значит, воля Божья…

И вот реб Иче-Матес посылает к Рейхеле своих людей. Пусть скажут: жених — вдовец, человек простой, все имущество — один ватный кафтан для будней и праздников, лапсердак на голое тело, суконные штаны, талес да филактерии. Но Создатель милостив, питает все живое от буйвола до гниды. За сорок дней до того, как Рейхеле родилась, на небесах постановили: дочь реб Элузера — в жены Иче-Матесу. Так что ж тут раздумывать? Пусть она скорее скажет «да», и созовем гостей на помолвку, а за подарками дело не станет.

К Рейхеле отправились каббалист реб Мордхе-Йосеф, сын раввина Лейви и его жена Нейхеле. Реб Мордхе-Йосеф, постукивая костылем о пол, говорил, что реб Иче-Матес — святой, постится от субботы до субботы. Большая честь стать женой такого человека. Лейви покусывал нижнюю губу и не спускал с девушки глаз. В конце концов Нейхеле выпроводила мужчин и взяла все в свои женские руки. На плечах у нее была турецкая шаль, на голове шелковый платок, как в субботу. Тяжелые золотые серьги покачивались в ушах, проколотых во многих местах — сразу видно, дочка богатых родителей. Нейхеле с важным видом уселась на скамью и указала девушке место напротив. Затем громко высморкалась, вытерла пальцы о подол и заговорила так:

— Гордиться, Рейхеле, тебе нечем, твой отец — простой человек. Он оставил тебя на милость Божью… К тому же ты, бедняжка, больная… Люди о тебе судачат, смеются… Нашелся охотник, так покрывай голову. А если не уживетесь, всегда можно написать двенадцать строчек… [23]

Растерянная Рейхеле закрыла лицо ладонями и плачет над своей несчастной судьбой. Ее длинные волосы почти касаются пола, вздрагивают узкие плечи. Нейхеле говорит, а Рейхеле все всхлипывает, дрожит, не может ответить. Но Нейхеле привыкла и к стонам рожениц, и к рыданиям невест. Она дает девушке выплакаться и поднимается со скамьи.