День гнева - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 63

— Падре! — зовет сестра Пелагия, закрыв глаза французу.

Капеллан подходит и, пробормотав молитву, осеняет его крестным знамением.

— Католик был?

— Не знаю.

— Ну ладно. Все равно.

Монахиня поднимается и идет к другим своим соотечественникам. Настоятельница, Мария де Санта-Тереса, памятуя о ее происхождении, попросила заняться французами из колонны Монтолона и теми, кого вносят через южные ворота обители, через двери церкви, выходящей на улицу Ла-Пальма. Ибо в Маравильясе создалось единственное в своем роде положение, возможное лишь в той хаотической схватке, что кипит снаружи: покуда французские орудия крушат сад, разносят послушнический флигель, прошибают стены и заполняют дворы и галереи монастыря обломками и картечью, с улиц Сан-Хосе и Сан-Педро вносят раненых испанцев, а с Ла-Пальмы — французов, причем обе противоборствующие стороны, будто по негласному уговору, считают этот лазарет ничейной землей или чем-то вроде святилища. Подобная деликатность — совсем не в духе императорских солдат, которые и прежде оскверняли, и впредь не намерены будут щадить храмы в Мадриде и по всей Испании. Однако то обстоятельство, что монахини ходят за ранеными, равно как и умиротворяющее присутствие сестры Пелагии, сотворило чудо.

* * *

Стоя перед дворцом Монтемар, дивизионный генерал Жозеф Лагранж, будущий граф империи, имя которого в числе других будет высечено на Триумфальной арке в Париже, наблюдает за обстрелом Монтелеона.

— Думаю, взгрели их достаточно, — замечает стоящий рядом бригадный генерал Лефранк, глядя на улицу Сан-Хосе в подзорную трубу.

— Нет. Подождем еще немного.

Ощущая на загривке горячее дыхание великого герцога Бергского, генерал Лагранж, славящийся своей невозмутимой обстоятельностью — именно ее приняв в расчет, Мюрат и поручил ему развязать этот узел, — не хочет ненужного риска. Мадридцы, столь мало подготовленные к военному делу, что не обзавелись даже собственной национальной гвардией, не привыкли находиться под методичным артиллерийским огнем, и генерал уверен, что чем дольше гвоздить по ним из пушек, тем меньшее сопротивление встретит штурм, который должен быть решительным и окончательным. Лагранж, пятидесятипятилетний боевой генерал — бледный, с орлиным носом и бачками по принятой в Империи моде, — опытен и сведущ в деле подавления восстаний: во время египетской кампании он картечью расстрелял в Каире мятежную толпу.

— Не пора ли выступить? — спрашивает Лефранк, нетерпеливо пощелкивая ногтем по окуляру подзорной трубы.

— Не пора, — сухо отвечает Лагранж.

На самом деле он уже готов отдать приказ к атаке, но белобрысый, суетливый, плохо владеющий собой Лефранк раздражает его, и генералу хочется помучить своего подчиненного. Он, впрочем, сознает: тот едва ли счастлив, передав ему командование, что само по себе унизительно, однако сколь ни сильно ущемлено его самолюбие — дело понятное и отчасти даже простительное для военного человека, — но все же прием, оказанный дивизионному генералу генералом бригадным, сквозь зубы доложившим ему обстановку, был столь неприязненным, что Лагранж, который терпеть не может недомолвок и недоразумений на службе, принужден был без экивоков напомнить Лефранку, что не напрашивался на это дело и действует исключительно во исполнение прямого устного приказа маршала Мюрата, приказы же в императорской армии, как, впрочем, и во всякой другой, обсуждению не подлежат.

— Ну, пошли! — произносит он наконец. — Артиллерии — продолжать огонь, пока передовые части не дойдут до угла. Оттуда ударим в штыки.

Генералам подводят коней, ибо Лагранж считает, что все должно быть как должно. Поет рожок, стучат барабаны, разворачивается трехцветное полотнище с императорским орлом на древке, и офицеры, выкрикивая команды, строят в штурмовую колонну тысячу восемьсот человек из 6-го сводного пехотного полка. Еще примерно столько же — это остатки полка Монтолона, угодившего в плен, и вестфальского батальона — стягивают кольцо вокруг парка, отрезая его защитников. В ту же минуту, повинуясь сигналам рожка и барабанов, усиливается ружейный огонь. Вдоль колонны проносится всегдашнее «Да здравствует император!» — крик, которым французская армия привыкла бодрить себя перед боем. В атаку генерал Лагранж первыми решил пустить саперов — им надлежит разобрать баррикады и завалы — и подразделение усатых гвардейских гренадер. Он не сомневается, что те, дорожа своей репутацией непобедимых, сумеют проложить путь новобранцам и увлечь их за собой. Не без зависти оглядев напоследок играющего под Лефранком серого в яблоках красавца, которого две недели назад реквизировали manu militari [39] в Аранхуэсе, усмиритель Каира влезает на коня. Вид плотной, сбитой, поблескивающей штыками колонны, протянувшейся от площади Монсеррате до самой Комендадорес-де-Сантьяго, тешит ему взор, греет душу, и, поудобней устроившись в седле, покрепче упершись в стремена, он просит Лефранка занять место рядом.

— Ну-с, генерал, — суховато произносит он. — Теперь, с вашего позволения, покончим с этим раз и навсегда.

* * *

Уже десять минут спустя вся улица Сан-Хосе от угла Сан-Бернардо до монастыря Маравильяс являет собой разворошенный муравейник. Завивающийся спиралями пороховой дым прорезают вспышки выстрелов, пение рожков и барабанный бой заглушаются неистовой трескотней ружейных выстрелов. Пытаясь замедлить продвижение французов, в эту пелену палят наугад люди капитана Гойкоэчеа с верхних этажей главного корпуса, и, если нет зарядов, швыряют камнями, обломками черепицы, кирпича те, кто засел на ограде. Россыпью пуль по неприятельской колонне бьют пушки у ворот, и вокруг них собираются выведенные капитаном Веларде из парка, чтобы отразить штыковую атаку.

— Держись! Держись! Да здравствует Испания! Да здравствует Фернандо Седьмой!

Артиллеристы, волонтеры короны, горожане обоего пола, сжимая ружья, штыки, сабли, ножи, видят, как, выныривая из дыма, неумолимо приближаются топоры и крючья саперов, черные кивера и штыки грозной императорской пехоты. Но вместо того, чтобы замяться, дрогнуть, отступить, испанцы стойко держатся вокруг пушек, которые стреляют едва ли не в упор, а когда кончаются заряды, последний залп дают ружейными кремнями — те вырубают широкую просеку в рядах атакующих, и генерал Лефранк, упав вместе с конем, у которого вспорото брюхо, тяжко ударяется о землю. Обескураженные таким отпором французы на миг ослабляют натиск, и это придает защитникам парка новые силы.

— За Испанию! За короля!

И самые смельчаки бросаются на гренадер, и закипает рукопашная — грудь в грудь — схватка, сыплются удары штыком и прикладом, и схваченным за ствол разряженным ружьем орудуют как палицей. В этой свалке падают убитыми Томас Альварес Кастрильон, поденщик Хосе Альварес, волонтер Мануэль Веларте Бадинас, 22 лет. Ранены приказчик мясной лавки Франсиско Гарсия, солдат Ласаро Кансанильо и Хуана Кальдерой Инфанте, 44 лет, дравшаяся рядом с мужем. Французы тоже несут немалые потери. Смутившись от этой яростной контратаки, они под частым огнем из окон и с крыш отступают, оставляя на земле убитых и раненых. Но тотчас, перестроившись, дают залп, выкашивающий ряды горожан, и вновь бросаются в штыки. Пули сбивают с мостков за стеной Клементе де Рохаса и капитана из полка Сантьяго-де-Куба Андреса Ровиру, который сегодня утром пошел следом за направлявшимися в Монтелеон волонтерами во главе с Веларде. У самых ворот парка изувечена губительным огнем Маноли Армайона — та самая девочка, что недавно угощала артиллеристов вином, — и смертельно ранены у пушек Хосе Аснар, дравшийся бок о бок с сыном, Хосе Аснаром Морено — тот отомстит за его смерть, с новой яростью бросившись в схватку, — шорник Хулиан Лопес Гарсия, Доминго Родирес Гонсалес с улицы Сан-Андрес и двое юношей по двадцати лет: водонос Антонио Мартин Родригес и каменщик Антонио Фернандес Гарридо.