Ведьма и инквизитор - читать онлайн книгу. Автор: Нерея Риеско cтр.№ 87

Говорили, что все произошло в девять утра. За окнами поднялась буря, и небеса содрогнулись от раскатов грома и вспышек молний, таких сильных, что от них волосы вставали дыбом. Король в это время находился в часовне, молился, стоя на коленях с переплетенными пальцами рук, стараясь вложить в просьбу о спасении супруги все свои душевные и физические силы. Он пробыл там два часа, пока плач придворных дам не заставил его подняться на ноги. Никто не ставил его в известность о случившемся несчастье, однако он уже обо всем догадался сам.

Король шел по коридорам дворца с низко опущенной головой, едва передвигая ставшие вдруг свинцовыми ноги. Дойдя до комнаты королевы, он остановился. Им овладело детское желание закрыть на все глаза и навсегда остаться перед этой дверью, чтобы не видеть ее без признаков жизни, чтобы никогда не узнать, что она и в самом деле умерла. Однако, когда он уже готов был повернуться и бежать куда глаза глядят, не разбирая дороги, одна из фрейлин, молившихся подле его супруги, с плачем вышла из комнаты, скорбно посмотрела на него и выразила ему свои соболезнования. И тогда смерть стала реальностью.

Филипп III вошел в опочивальню, и она была там, навеки упокоившаяся, с навсегда закрывшимися глазами. Он приблизился к кровати, большим пальцем начертил в воздухе крест надо лбом покойной, наклонился к ее лицу и поцеловал. Он не проронил ни слова. Вернулся в часовню и там заплакал как ребенок, слыша вдали плач другого ребенка, своего сына, новорожденного инфанта, звавшего к себе мать, которой здесь уже не было и никогда больше не будет.

— Этот ребенок обошелся слишком дорого, — сказала одна из кормилиц.

И с тех пор, на его беду, инфанта так и прозвали — Дорогой, ежедневно напоминая ему о том, что его появление на свет стоило жизни его матери.

В Эскориале всю ночь вздыхали и молились возле покойной. Филипп III не позволил никому, кроме графини де Демос и доньи Марии де Сидония, до нее дотрагиваться. Им было поручено удалить всех присутствовавших из опочивальни королевы. Затем они откинули простыни цвета слоновой кости, сняли с нее рубашку, которая вся пропиталась запахом пластырей, которыми лечили больную доктор Меркадо и аптекарь Эспинар, и принялись готовить ее к долгому путешествию. Промыли каждую складку кожи розовым мылом, натерли с головы до ног александрийскими духами, которые ей доставили из Австрии. Обрядили ее в монашескую рясу босоногой францисканки, расчесали волосы и собрали их в узел. Закончив свое скорбное дело, позвали мужа, — и вот тогда-то его прорвало, потому что она казалась не умершей, а всего лишь пребывающей в покое, погруженной в безмятежный сон, от которого рано или поздно она могла очнуться.

— Моя святая покойница, зачем мне жить на свете? — говорят, вскричал он.

Саласар в течение дня все обдумал и уехал под покровом ночи, никому ничего не сказав. Только оставил на кровати записку со списком точных инструкций и объяснением, что неделю будет отсутствовать по личным мотивам. В ней указывалось, что помощникам надлежит отправиться в Толосу и без промедления начать допросы. Он-де вскоре их догонит. Ответственными за Визит он назначил брата Доминго и Иньиго де Маэсту. Он выбрал в конюшне лучшую из лошадей и пустился вскачь, надеясь, что ночной бриз развеет его тоску.

Огромная луна то пряталась, мерцая, в облаках, то появлялась между ними, словно приподнимая некую завесу тайны и заливая уходящую вдаль дорогу своим холодным пепельным светом. В последние дни дождь лил без остановки, и Саласар изо всех старался не угодить в одну из многочисленных луж, которые в темноте казались огромными пятнами разлитых чернил. Сырой, промозглый воздух пробирал так, что инквизитору казалось, будто холод постепенно проникает до самой сердцевины его души. Он погонял коня, мечтая о том, чтобы печальное известие оказалось ошибкой какого-нибудь растяпы чиновника, у которого в голове перепутались сообщение о рождении нового инфанта со слухом о смерти королевы. Однако мало-помалу ночной сумрак начал рассеиваться, а в месте с ним и ощущение, что все это привиделось ему в кошмаре сновидения. Увы, это была реальность, и он вдруг почувствовал усталость. Годы не проходят без следа, его тело отвыкло, не то что в юности, переносить тряску верховой езды. Он заприметил вдали теплый свет фонарей почтовой станции и решил остановиться.

Смотритель принял его с неуместной, учитывая обстоятельства, радостью, и Саласар чуть было его в этом не упрекнул, но сдержался. Оплакивание королевы не является всеобщей повинностью, возможно даже, что известие об этом еще не докатилось до этих забытых богом и людьми мест. На станции он пробыл совсем недолго.

— Я хочу только сменить лошадь, — сказал он смотрителю.

По пути к Эскориалу ему пришлось останавливаться еще четыре раза. Он выглядел очень усталым, голова втянута в плечи, лицо наполовину скрыто черным плащом. Его просто не интересовало, как он выглядит, что явилось отражением душевного состояния. Он шел он городу как во сне, интуитивно обходя стороной людей, попадавшихся ему навстречу, избегая столкновений, однако он их даже не видел, лица, стены — все плыло перед глазами. Он чувствовал, что бурлящая вокруг толпа народа растет по мере приближения к монастырю. Всем хотелось попрощаться с королевой. Некоторые женщины в первых рядах прощающихся с королевой безутешно рыдали. Это были не наемные плакальщицы, нет, они плакали искренне, под влиянием душевного порыва, стеная так громко и жалобно, что это могло бы растрогать самого бессердечного человека. Саласар оказался рядом с пятилетним ребенком, одетым в траур, который поднял голову и посмотрел на него со скорбным выражением.

В монастыре царила атмосфера скорби и печали, колокола звонили так неторопливо, что сердце надолго замирало в ожидании следующего удара. Именно тогда Саласар открыл для себя, что звучание некоторых инструментов способно породить ужасное чувство одиночества. Королевские гвардейцы с копьями, выстроившись в две шеренги, образовали живой коридор, разделив на две половины толпу, залившую от края до края всю площадь перед монастырем. Наконечник каждого копья был украшен черной креповой лентой. Через некоторое время показалась открытая черная повозка с гробом королевы. Повозку влекла за собой шестерка вороных коней, которых погоняли кучер и форейтор в черных кафтанах и того же цвета сапогах до колен. Единственное, что нарушало монотонность черного цвета, были огромные белые цветы, красиво уложенные вокруг покойной. И тут пошел дождь.

— Небеса тоже оплакивают нашу королеву, — заговорили в толпе.

Гроб был накрыт стеклянной крышкой, чтобы люди могли попрощаться с Маргаритой лицом к лицу. У нее было очень спокойное лицо. Она умерла три дня назад, но сохранила нежный облик молодой очаровательной женщины, какой она и была при жизни. И сейчас она выглядела намного красивее, чем в воспоминаниях Саласара, к которым он время от времени возвращался. Ее обрядили в рясу босоногой францисканки, в сплетенных ладонях она держала серебряные четки. За гробом шли герцог де Лерма, графиня де Лемос, Родриго Кальдерон и сам король.

— Герцог де Лерма и графиня де Лемос передают тело королевы приору сообщества, — громко крикнул Кальдерон.