На заре Матье еще не было. Изрядно помучившись, Жанна расставила козлы. Ей пришлось призвать на помощь всю свою сноровку, чтобы пирожки выходили как надо. Через некоторое время она вынуждена была просить одного из школяров постеречь ее козлы и самой отправиться за водой.
Матье не вернулся и к вечеру. Может, еще раз пройтись по тавернам? А вдруг она опять наткнется на Франсуа? Эту ночь Жанна снова провела без сна, впав в какое-то животное оцепенение.
Как мог он заставлять ее так страдать?
Назавтра ей было еще труднее справляться с обычными делами.
Она медленно помешивала деревянной ложкой масло на сковороде, когда к ней приблизилась соседка-птичница, у которой Жанне случалось покупать потроха.
— Этого парня, который тебе помогает, случаем, зовут не Матье Тестеле?
— Да, — ответила Жанна, предчувствуя самое страшное.
— Так вот, приятель, вчера утром его нашли повесившимся на площади Мобер.
Жанна взглянула на нее и покачнулась. Птичница бросилась ей на помощь и помогла прислониться к стене.
— Эй, приятель, ты что, намерен загнуться тут? Будь же мужчиной!
Жанна мучительно сглотнула.
Вокруг толпились покупатели: повар из коллежа все еще не оправился от тумаков.
— Ты белее савана, — сказала птичница, — хочешь, пришлю своего сынишку тебе на подмогу?
Сдерживая слезы, Жанна кивнула. Она свернула торговлю, как только смогла. Мальчик помог ей собрать все пожитки и донести их до мастерской.
— Говорят, что Матье оставил свои башмаки под деревом, — сказал он под конец.
Жанна дала ему двадцать солей и заперла дверь того, что приходилось называть домом.
Позже она узнала, что Матье погребли в общей могиле, даже без отпевания. Господь не любит тех, кто сам лишает себя жизни. Судьба всех смертных в его руках, и только ему решать, когда и кого призвать к себе.
В тот день Жанна сказала себе: моя жизнь принадлежит только мне.
Просто удивительно, как все на свете хотят распорядиться вашей жизнью. Бог, король, клирики, лучники. А еще любовники.
«Когда моим родным перерезали горло, это что, Бог решил положить конец их жизни?» — думала Жанна.
Два дня она провела в самой черной тоске. Одна на всем свете, если не считать верного ослика. Жанна ничего не ела, жила на одной воде.
Она погубила Матье.
Ее погубил Франсуа.
Бандиты убили ее родителей.
Все убивают всех.
Лишь на второй день ей удалось заплакать.
Она прокляла небеса. Париж. Францию. Англичан. Ну и конечно же себя самое.
Со слезами вышла часть горя. На третий день она поняла, что так загонит себя в могилу. Жанна отправилась к птичнице, чтобы снова попросить ее сына о помощи, и посулила двести солей в месяц.
— Будешь отдавать их мне, приятель, — сказала та. — Двести солей! На что Гийоме такие деньги?
Работа вновь закипела.
— Где же вы были? Мы тут с голоду помираем! — вскричал при виде нее долговязый школяр, ее первый покупатель.
— Болел, — ответила Жанна.
Утром она посмотрелась в зеркальце — на ней и вправду лица не было от истощения.
Гийоме справлялся на славу. Словно босоногий гномик, он носился без устали, наполняя кувшин, перенося мешки с мукой и притом не спуская своих острых глаз с их предприятия. Он быстро расположил к себе Жанну.
Между тем, хотя дела вроде бы пошли своим чередом, одно было ясно: возвращаться вечером в пустую мастерскую становилось невыносимо. Дух Матье незримо царил повсюду. Как и несколько недель — а быть может, лет? — назад, в Нормандии, необходимо было принимать решение и куда-то перебираться. Здесь тоже витала смерть. К тому же следовало поскорее покончить с невольным обманом, причинявшим ей все больше неудобств, и наконец превратиться в женщину. Придется все начинать сначала на новом месте.
Вот только — как?
Чудесное событие вырвало Жанну из того марева, в которое она погрузилась после кончины Матье.
Как-то утром, солнечным июньским утром, в тот час, когда школяров посещали первые приступы голода, какие-то необычные звуки нарушили привычное спокойствие улицы Монтань-Сент-Женевьев. Наверху холма, примерно в трехстах туазах от Ломбардского коллежа, вдруг появилась дюжина лучников. За ними вышагивали шестеро герольдов, трижды протрубивших в трубы. Зеваки стали выглядывать из окон, торговцы появились в дверях своих лавок. Восседая на сером коне, вперед выехал величавый всадник в коротком малиновом плаще и синих панталонах под белоснежным платьем, перетянутым золотистым поясом. Самым замечательным во всем его облике была, без сомнения, шапочка в форме колпака, длинное навершие которого опускалось на плечи. Жанна застыла в изумлении, когда он поравнялся с ней. Всадник улыбался и был так хорош собой, что никто бы не удивился, вздумай он раздавать благословения направо и налево.
Куда до него сеньору де Морбизу!
За ним, восседая в женском седле, ехала пышнотелая дама, одетая в голубое платье с разрезами на мешковатых рукавах и того же цвета накидку, стянутую шнурком у горла. На руках она гордо держала младенца, который, словно ягодка в сливках, тонул в море белоснежных кружев.
Два пажа в лазурной униформе и алых шапочках следовали по обе стороны от дамы с ребенком, держа щиты с гербами, смысла которых Жанна не понимала.
Толпа встретила их восхищенным ропотом.
Школяры разом забыли про недоеденные пирожки.
Всем показалось, что небо, и без того безоблачное, засияло еще ярче.
Но жемчужина этой процессии появилась следом: восседающая на белоснежном иноходце дама, вся словно из алебастра и роз, одетая в пурпурный плащ с короткими рукавами, накинутый поверх пестрого корсажа. На ногах ее красовались белые шелковые туфельки, а лоб украшала сверкавшая всеми цветами радуги диадема, утопающая в пышных волосах цвета потемневшего золота.
«Не Богоматерь ли это?» — пронеслось в головах у восхищенных зрителей.
Дама обнимала рукой сидевшую подле нее в седле девчушку, одетую в лазурное платье с вышитым серебром поясом и сиявшую радостной улыбкой.
«А может, настает конец света?» — спросила себя Жанна. Нет, пожалуй, зря она богохульствует. Эти небесные создания возвещают скорее грядущее пришествие Христа.
Да, да, и тогда Бог Отец отделит грешников от праведников, воздав каждому по грехам его.
И мертвые в тот час восстанут из гробов, отрясая прах.
И тут два события заставили ее усомниться в этом.
Сначала иноходец наложил три светло-коричневые кучки. Потом сидевшая подле небожительницы девочка вдруг замахала ручонками, указывая на саму Жанну. Другие участники процессии принялись оглядываться в поисках того, что привлекло внимание ребенка. Мелодичным неземным голоском дама отдала какое-то приказание. Слуга, державший иноходца под уздцы, остановил его. Он поспешил подставить под ноги всадницы скамеечку, которую нес с собой, и подал даме руку. Дама оперлась на нее и поставила ногу на скамеечку.