— Не сделаешь этого ты, так сделаю я.
— Нет, ты ничего ему не скажешь. Во-. первых, я не позволяю, а во-вторых, я вовсе не беременна.
— Не понимаю тебя!
— То, что я посчитала за беременность, оказалось простым расстройством. А сейчас все в порядке.
— Вот оно что! Теперь я хорошо понимаю, что с тобой происходит. Ты не хочешь говорить с Джоном потому, наверно, что выбираешь, остаться ли со мной или выйти —за него, так ведь? Расхотелось быть рядом с жалким калекой!
Тита не могла взять в толк, почему Педро ; так себя ведет, — точь-в-точь маленький капризный ребенок. Он говорил так, будто : собирался болеть до конца своих дней, а ведь это не так — неделя-другая, и он совсем поправится. Скорее всего, несчастный случай помутил его сознание. Может быть, голова его все еще забита дымом от его горевшего тела, и точно так же, как подгоревший хлеб заполняет гарью дом, так что дышать нечем, так и его закопченные мозги исторгают черные мысли, заменяя его всегда вежливые слова злыми оскорблениями? Как он может сомневаться в ней, как может утратить то, что было неизменной чертой его взаимоотношений со всеми, — достоинство?
Она выбежала, задетая поведением Педро, который перед тем, как она затворила дверь, крикнул ей вдогонку, что не желает больше получать еду из ее рук, — пусть присылает Ченчу, а сама спокойно обнимается со своим Джоном.
Вне себя от негодования, Тита влетела на кухню и села позавтракать. Она не успела сделать это раньше — сперва спешила ублажить Педро, потом пошли обычные дневные дела и всякое разное, да только к чему все это? Почему Педро, вместо того чтобы все это оценить, оскорбляет ее словами и помыслами? Да он со своим себялюбием и ревностью стал настоящим чудовищем! Она приготовила несколько чилакйлес и присела поесть за кухонный стол. Ей не нравилось кушать в одиночестве, но в последнее время ей не оставалось ничего другого, — Педро не покидал постель, Росаура ни под каким видом не желала выходить из своей комнаты, где сидела взаперти, не принимая пищу, а Ченча, родив первенца, взяла несколько дней отгула.
По этой причине чилакйлес не порадовали ее, как всегда: им тоже не хватало компании. Неожиданно Тита услышала шаги. Дверь кухни распахнулась, и появилась Росаура.
Титу ее вид поразил. Она была худа, как до замужества. А всего-то не ела одну неделю! Казалось невероятным, что за какие-нибудь семь дней она потеряла тридцать килограммов веса, однако так оно и было. То же самое случилось с ней, когда они переехали жить в Сан-Антонио, — Росаура быстро похудела, но стоило ей вернуться на ранчо, как ее опять разнесло!
С надменным видом она уселась напротив Титы. Час схватки наступил, но не Тита же должна была начать баталию! Она отодвинула тарелку, пригубила кофе и начала медленно отщипывать маленькие кусочки от краев лепешки, которую использовала, когда готовила свои чилакйлес.
Обычно они общипывали во время еды края всех лепешек, чтобы после кормить кур, как они делали это с краюшкой хлеба, неизменно находившейся в одном из карманов. Сестры пристально посмотрели друг другу в глаза и помолчали. Первой заговорила Росаура.
— Кажется, у нас есть о чем поговорить, не правда ли?
— Да, конечно. И думаю, мы должны были сделать это, еще когда ты вышла замуж за моего жениха.
— Хорошо, если хочешь, начнем оттуда. Ты заимела жениха неоправданно. Тебе не надлежало его иметь.
— По мнению кого? Мамы или, может быть, по твоему мнению?
— Согласно семейной традиции, которую ты нарушила.
— И которую я нарушу столько раз, сколько будет необходимо, доколе эта проклятая традиция не станет считаться со мной! Я имела такое же право на замужество, что и ты, а ты не имела никакого права становиться между двумя людьми, которые горячо любят друг друга!
— Не так уж и горячо. Сама видишь, как легко Педро сменял тебя на меня. И я вышла за него только потому, что он сам этого захотел. Было бы у тебя хоть немного гордости, ты бы забыла его навсегда.
— Да будет тебе известно, что женился он на тебе лишь для того, чтобы быть рядом со мной. Никогда он тебя не любил, и ты прекрасно это знаешь.
— Вот что, не будем говорить о прошлом, меня не интересуют причины, по которым Педро на мне женился. Женился — и вся недолга. Но я не позволю, чтобы вы оба смеялись надо мной, заруби это себе на носу! Этого я не потерплю.
— Никто не желает над тобой смеяться, Росаура, ничего-то ты не понимаешь.
— Это я-то? Не понимаю, в какое положение ты меня ставишь? Когда все на ранчо видят, как ты рыдаешь возле Педро и любовно тискаешь его руку? Это я-то не понимаю, зачем ты это делаешь? Да чтобы сделать из меня посмешище! Вот уж Бог тебя не простит! И вот что еще я тебе скажу: мне совершенно безразлично, что ты и Педро попадете к черту на рога за то, что чмокаетесь по темным углам. Более того, отныне и впредь встречайтесь сколько вашей душе угодно. Пока никто не видит, мне и дела нет, что у Педро нужда якшаться с кем попало. Что касается меня, то теперь я его на порог не пущу. У меня-то достоинство есть! Пусть для своего свинства ищет кого хочет, вроде тебя. Только женой в этом доме буду оставаться я. И в глазах посторонних людей тоже. Потому что в тот день, когда кто-нибудь застукает вас и вы снова выставите меня на посмешище, клянусь, вы об этом пожалеете!
Крики Росауры перемешались с неутешным плачем Эсперансы. Девочка начала плакать еще за несколько минут до этого, но повышала тон медленно, пока ее рыдания не достигли непереносимо высокого уровня. Определенно она проголодалась. Росаура медленно поднялась и сказала:
— Дочь покормлю я. С этого дня я не желаю, чтобы ты делала это. Еще заляпаешь ее своей грязью. Чего доброго, подашь ей какой-нибудь плохой пример и научишь дурному.
— Уж я-то открою ей глаза. И не позволю тебе отравлять жизнь дочери сумасбродством, которое втемяшилось в твою больную голову. Не позволю загубить ее жизнь нашей идиотской традицией!
— Ах, так! И как же ты этому помешаешь? Или ты возомнила, что я снова подпущу тебя к ней? Так знай, крошка, не бывать этому. Где это ты видела, чтобы уличных девок подпускали к девочкам из порядочных семейств?
— Ты что же, серьезно считаешь, что семейство наше порядочное? I
— Моя маленькая семья, безусловно, порядочная. И чтобы она таковой оставалась, я запрещаю тебе приближаться к моей дочери, иначе я буду вынуждена выгнать тебя из этого дома, который мама оставила в наследство мне. Поняла?
Росаура вышла из кухни с кашей, которую Тита сварила для Эсперансы, и отправилась кормить дочь. Ничего худшего для Титы она не могла придумать — Росаура хорошо знала ее слабое место.
Эсперанса была для Титы самым дорогим существом в мире. До чего же больно ей стало! Отщипывая последние кусочки от лепешки, она ото всей своей души пожелала сестре провалиться в тартарары. Это было самое малое, чего та заслуживала.