– Черное пятно, – тон доктора сделался брюзгливым. – Тучи черного газа. Струя чернил. Черное облако. Я никогда бы не допустил таких возмутительных повторений!
– Ватсон!
Голос Холмса прозвенел такой сталью, что доктор умолк без возражений. Том привстал на цыпочки, желая лучше видеть блокнот, и задохнулся от восхищения. Открыв новый лист, Дженни покрывала его рисунком. Рисовала она тоже не по-детски: карандаш с невероятной скоростью, не останавливаясь ни на миг, бежал по горизонтали, заполняя штрихами и паузами всю строку. Потом грифель опускался ниже, еще ниже, и так без перерыва. В сочетаниях черного и белого рождалась превосходная иллюстрация: миноносец шел вперед на всех парах. Над заливом клубились тучи, волны напоминали груды мокрого песка. Путь «Сыну грома» перегораживал марсианский треножник. Накренившись, взмахнув щупальцами, он грозил упасть в любой момент.
Закончив, Дженни подписала иллюстрацию: «Кориа. Марсиане против «Сына грома». 1906».
– Тысяча девятьсот шесть, – озвучил профессор, словно он один из собравшихся умел читать. – Боже мой, Дженни! Что ты имеешь в виду?
Девочка не ответила.
Холмс наклонился вперед:
– Слушай меня, Дженни. Что делала ты, когда миноносец сражался с марсианами?
Карандаш ответил без промедления:
«…возмездие настигло пришельцев у опушки Паснидж-вуд. Фигурка в коконе всплеснула руками – и перед беглецами взметнулась ослепительная бело-голубая стена высотой не менее двухсот футов. Лес огонь не затронул, но бронированные колоссы сгорели в мгновение ока, как мотыльки в пламени свечи…»
– Точно! – ахнул Том. Читал он медленно, шевеля губами. – Так и было! Я сам видел, с колокольни… Я молился, и Господь услышал мои молитвы!
Под фрагментом, повествующим о гибели треножников, образовалась новая картинка: над руинами зависло сияющее яйцо. Сквозь полупрозрачную скорлупу был виден силуэт человека. Судя по очертаниям, в яйце пряталась сама малютка Дженни. Вокруг били молнии; они то ли отгоняли врагов, толпившихся за пределами блокнота, то ли разрушали дом до основания. В пустой строке между текстом и рисунком, строго посредине листа, красовалась надпись:
«© A. Недереза. 2010.»
– Хидипи-три-эй? – Ватсону все никак не удавалось прочесть странное слово. – Хедип-три-альфа? Например, Альберт Хедип Третий? Аллюзия на царя Эдипа? Но что значит буква «си» в круге?! Знак масонской ложи?!
– Это кириллица, – в один голос уточнили Холмс и Ван Хелзинг.
А профессор добавил:
– Мой друг Арминиус из университета в Будапеште, помимо немецкого, венгерского и фарси, превосходно владеет русским языком. Я готов отправить ему письмо, спросив, что бы мог означать сей текст. Моих скромных познаний в кириллице хватает лишь на то, чтобы прочесть центральное слово как «Недереза». Первые две буквы – частица отрицания. Но что есть «дереза»?
– Я бы, – Холмс пожал плечами, – скорее хотел узнать, почему все предыдущие комментарии были на старом добром английском, а эта строка предпочла кириллицу. Впрочем, полагаю, ответа мы не получим.
Во время ученой беседы Дженни успела изобразить молдонский вокзал: три идентичных копии. Девочка приступила к четвертой, когда Ван Хелзинг не выдержал:
– Кто ты?
Вокзал близился к завершению.
– Кто ты! Mein Gott! Кто же ты?!
Дженни начала работу над пятой копией.
– Кто ты?!!
– Вам надо успокоиться, профессор…
Отстранив Ван Хелзинга, дрожащего всем телом, Холмс присел перед девочкой на корточки:
– Кто я?
Карандаш остановился.
– Кто я? – настойчиво повторил Холмс. – Кто я, Дженни?
Не закончив очередное изображение вокзала, карандаш тронулся в путь: «…Ватсон? Неужели это вы, друг мой?!»
– Очень хорошо, Дженни! Это я? Я обращаюсь к доктору Ватсону?
«В трех шагах от доктора, – ответил карандаш, – стоял худощавый джентльмен в клетчатом пальто. Когда он успел подойти, Том не заметил. Росту в джентльмене было более шести футов, но из-за сухого телосложения он казался выше. Ястребиное лицо, впалые щеки, цепкий оценивающий взгляд из-под козырька охотничьего кепи. На вид джентльмен был примерно одних лет с доктором…»
– Обратите внимание, – отметил Холмс. – Том тоже здесь. Ватсон, Том и я. Вас, профессор, нет, вы появились позже. Вокзал и мы трое. Вполне убедительный ответ на мой вопрос. Где мы, Дженни? Где мы?!
– В Молдоне! – удивился доктор Ватсон. – В доме викария Симпсона. А, вы имеете в виду рисунок! Тогда на вокзале…
– Помолчите, друг мой! Где мы, Дженни?
Карандаш дрогнул.
– Мы с тобой, с тобой вместе… Где?!
Начав было рисовать заснеженную вершину и край лесистой горы, карандаш замер. Поерзав на месте, грифель двинулся дальше: «Харьков…»
– Опять кириллица, – удрученно вздохнул Ватсон.
– Где? Когда?
Строка продлилась: «Харьков, 20…, 24 февраля,16:32».
– Хорошо, Дженни. Умница. А теперь попробуй ответить: кто ты?
Пауза.
– Кто же ты?
«Запрос имени не удался,» – уведомил карандаш.
– И что теперь нам делать?
«Повторите запрос к машине, – всем присутствующим почудилось, что Дженни пожала плечами. Но нет, конечно же, это была иллюзия. – Повторите запрос к машине. Произошла логическая ошибка.»
4. Лиггинсы напоминают о себе
Из записок доктора Ватсона
– Мистер Холмс! Доктор Ватсон!
Кажется, это уже стало традицией. К счастью, гипнотический сеанс закончился пять минут назад, и профессор Ван Хелзинг успел вывести Дженни из транса. Вокруг девочки наседкой хлопотала вдова Пристли, а мы пытались осмыслить результаты сеанса.
– Мистер Холмс! Доктор Ватсон!
– Марсиане вернулись? – обрадовался Том. – Если война, я с вами!
Очнувшись от задумчивости, Холмс поспешил к калитке, где и столкнулся с запыхавшимся капралом – нашим старым знакомым.
– Мистер Холмс! Там…
– Спокойнее, дружище! Как бы вас удар не хватил!
– Капитан Уоллес… Послал за вами!
С капитаном мы расстались пару часов назад. Что могло произойти за это время? Впрочем, я не раз имел шанс убедиться: в Молдоне, будь он проклят, творятся самые невероятные вещи!
– И зачем же мы понадобились капитану?
Всем своим видом мой друг демонстрировал, что никуда не торопится. Наилучший способ разговорить спешащего собеседника.
– Капитан… Он просил вас прийти!