Денни Мао элегантно повернулся и отправился восвояси. Кройд уж совсем было приготовился последовать его примеру, как из уборной, прижимая к лицу окровавленный ком китайской шелковой бумаги, вывалился недавний носатый собеседник.
– Надеюсь, ты понимаешь, что попал теперь в гребаный каннибальский список, список охотников за головами? – прогнусавил он.
Кройд неторопливо кивнул.
– Не забудь им напомнить, этим охотничкам, что такое энергия ци, – ответил он, – и старайся держать остатки носа в тепле.
Эдвард Брайант Второе пришествие Бадди Холли
Среда
Мертвый человек пробил кулаком дощатую дверь.
Суставы не выбил, но кожу рассек. По обломкам потекла кровь. Больно, но не достаточно. Вообще не больно, если задуматься о прочем. «Прочее». Какой хороший эвфемизм, чтобы обозначить людей, отношения с ними. Родных и любимых. Обыденные мерзости, мелкие предательства и отказы. Боже всемилостивый, вот ЭТО больно.
Вот ты и повзрослел окончательно, друг мой, подумал Джек Робишо. Проскочил оплакивание на скорости в десять скоростей звука. Минуя нежелание признать происходящее, прямиком в конечную точку. Жалость к себе. Нормальный взрослый подход для мужика, которому уже за сорок. На хрен.
Он осторожно вынул кулак из дыры в двери. Естественно, длинные щепки торчали навстречу, и делать это было все равно, что вытаскивать руку из зубастого капкана.
Джек развернулся и пошел обратно, по своей порушенной гостиной. Она все еще походила на капитанский мостик «Наутилуса» из книги про капитана Немо. После того, как «Наутилус» потрепал гигантский кальмар посреди Атлантики и шторма, такого, что случается раз в столетие.
Он любил свое жилище. «Любил». Какое странное слово, как смешно оно выглядит теперь. Пнув в сторону разбитый антикварный секстант, Джек подошел к выходу, ведущему в коридор, выходящий в служебный тоннель метро. Закрыл дверь на засов. Уловил остатки резкого запаха лимонного одеколона, которым пользовался Майкл, когда брился. Образ Майкла, пятящегося, слегка ссутулившегося виновато, мелькнул в его сознании на месте двери. Исчез, будто его никогда и не было, без единого звука.
Джек перешагнул через старомодный телефон, сделанный в виде фигуры Хьюи Лонга. Как ни странно, телефон, упав на пол, оказался в нормальном положении. Наушник наверху, в поднятой правой руке Хьюи. Старина Хьюи хорошо умел с людьми общаться, сукин сын. Почему у Джека так не получается?
Он не станет звонить Вонищенке. Не станет звонить и Корделии.
А больше ему звонить и некому. Кроме того, он уже наговорился. Поговорил с Тахионом. Яблочко на ужин, и врач не нужен. Не сработало. Поговорил с Майклом. Кто еще? Священник? Без вариантов. Ателье Париш слишком далеко отсюда. Столько лет прошло. Столько памяти осталось.
Джек обошел резной бар красного дерева с латунной фурнитурой, почувствовал запах пыльного бархата, заполняющий шкафчик, когда открыл его. Такой бренди стоит баксов шестьдесят, не меньше. Круто на зарплату путевого обходчика. К черту. В романах всегда пишут, что выжившим в кораблекрушении давали бренди. Да и графин из резного хрусталя чудесно смотрится в этой викторианской обстановке.
Он налил себе тройной, выпил, будто двойной, и снова налил. Обычно не глотал так поспешно, но…
– Есть один интересный факт насчет господина Капоши, – сказал тогда Тахион. Его халат врача был безукоризненно белым и сверкающим, словно арктический снег. А рыжие волосы горели огнем в свете ламп смотровой. – Вскоре после того, как он открыл разновидность саркомы и назвал ее своим именем, то сменил фамилию на Кон.
Джек глядел на него, не в состоянии выразить словами свои мысли. О чем, на хрен, Тахион болтает?
– В Чехословакии были погромы, разумеется, – продолжал Тахион, нервно перебирая изящными пальцами. – И Капоши понимал, что предрассудки, от незнания, сильны всегда. Как сейчас с джокерами и больными СПИДом, не говоря уже о тузах. Действие экзотических вирусов частенько считают проклятием.
Джек поглядел на свою обнаженную грудь, осторожно трогая иссиня-черные отметины, похожие на синяки, поверх ребер.
– Мне не надо двойного проклятия. По одному в руки, ладно?
– Прости, Джек, – ответил Тахион и задумался.
– Сложно сказать, как именно ты заразился. – продолжил он после паузы. – Опухоли уже развились, но биопсия, как и их аномальное развитие, показывает, что существует странная синергия между действием Дикой Карты и ВИЧ, в плане воздействия на твою иммунную систему. Подозреваю, что получается что-то вроде ураганного процесса.
Джек покачал головой, будто не слыша.
– У меня был отрицательный результат год назад.
– Этого я и опасался, – ответил врач. – Я не могу предсказать течение болезни.
– Зато я могу, – сказал Джек.
Тахион сочувственно пожал плечами.
– Еще должен спросить. – сказал он. – Не принимаешь ли ты амилнитрит регулярно.
– «Хлопушки»? – спросил Джек. Покачал головой. – Без вариантов. Не люблю наркоту.
Тахион сделал пометку в медкарте Джека.
– Их прием часто совпадает с проявлением симптомов Капоши.
Джек снова мотнул головой.
– Тогда еще один вопрос, – сказал врач.
Джек поглядел на него. С ощущением, будто глядит изнутри глыбы льда. Чувствовал, как все тело онемело. Знал, что психологический шок скоро пройдет. А тогда…
– Что?
– Я должен тебя спросить об этом. Мне нужно знать, с кем ты контактировал.
Джек сделал глубокий вдох.
– Один был. И есть. Один-единственный.
– Мне надо поговорить с ним.
– Шутишь? – спросил Джек. – Я сам поговорю с Майклом. И уговорю его прийти к тебе. Но сначала я сам с ним поговорю.
Джек умолк.
– Да уж, я с ним поговорю, – сказал он после паузы.
Пришлось напомнить Тахиону о врачебной тайне. Тахион сделал оскорбленный вид. Джек не стал извиняться. И ушел. Это было сегодня утром.
Сегодня особый случай. Он пьет на собственных похоронах.
– Каджуны устраивают грандиозные поминки, – сказал он вслух, наливая еще бренди. Графин полный был? Он уже не мог вспомнить. Сейчас там осталась половина.
Он снова поглядел на телефон. Какого хрена ему хочется поговорить хоть с кем-нибудь? В конце концов, никто же не хочет говорить с ним. Теперь, когда он обо всем этом думал, о последних нескольких месяцах вместе с Майклом, то понял, что с тем же успехом мог быть один. А теперь он умрет, уж точно в одиночестве. Хватит жалости к себе . Но ведь это так просто…
– Так в чем дело? – спросил Майкл, закрывая дверь после того, как обнял Джека. Больше никаких приветствий. Никаких предисловий. Насколько Джек был худощав, смугл и высок ростом, настолько Майкл всегда создавал ощущение залитой солнцем улицы – будто весна спустилась сама в подземное жилище Джека. Но не сегодня. Сегодня Джек не мог понять, что у него на уме.