Фараон Мернефта - читать онлайн книгу. Автор: Вера Крыжановская cтр.№ 38

Я убедился, что ничего не могу сделать сам. Но к кому обратиться, кого умолять, чтоб он пришел на помощь? Египтяне молились Озирису, Изиде, Пта и другим богам; но все эти божества казались мне жалкими, и я вспоминал слова Мезу, что куски дерева или камня, которым мы поклонялись, не способны помочь; о великом же Едином, я, увы, не мог составить себе никакого представления. Я подумал и об Иегове, боге Мезу, но этот бог всеми своими действиями выказал жестокость, выводя евреев из Египта, и месть за каждое непослушание (это доказывалось участью фараона и его армии), и я его боялся. Иегова карал меня за измену, которую я совершил, покинув лагерь евреев. Он внушил мне мысль умертвить Смарагду и послал змею, пробудившую меня на действия. Нет, я не смел обратиться к оскорбленному мною неумолимому Божеству, провозглашавшему: «Око за око, зуб за зуб». А египетские боги? Разве я не навлек на себя их гнев, отрекшись от них для Иеговы? Они также оттолкнут меня…

В горе своем я вспомнил о сладостном явлении Существа, которое Мезу называл своим руководителем и которое проповедовало терпение, милосердие и самоотречение. Оно не могло быть суровым и гневным, как великий бог народа Израильского. Сомнения рассеялись, гордость и упорство исчезли, потому что против этого Божества я не знал за собою вины.

Собрав всю силу воли, я воззвал к нему:

— Облегчи мои муки, благожелательное Божество. Я не был твоим поклонником, но всегда мыслил о тебе с благоговением. Не отвергай же моей мольбы, прости меня, не осуждая.

По мере того как моя мысль с крайним напряжением излагала эту просьбу, струя благодетельной теплоты проникала в мои оцепеневшие члены. Словно увлекаемый этим животворным источником, я постепенно стал подниматься в облачное пространство, пролетая его все быстрее и быстрее.

Вдруг я остановился; сероватый туман, окружавший меня, рассеялся, открыв светлый горизонт. В глубине его явственно обрисовывалось видение, описать которое не в состоянии никакое перо человеческое. На нежно-лазурном фоне, обрамленном словно облаками, похожими на снег, сияющий на солнце, парило Существо, развевающаяся одежда которого сверкала, как струи водомета, озаренные лучами тысячи солнечных светил. Его окружали подобные Ему, но менее лучезарные существа. Одно из них напомнило мне образ Изиды, но свет был слишком ослепителен, чтобы я мог различить все подробности.

В эту минуту серебристый туман заволок сияющую картину, и сквозь его легкую дымку проглянули очи, каких не дано видеть никому из смертных. Я даже не стану пытаться описывать их форму или цвет и скажу только, что перед этим выражением любви и божественного милосердия преклонился бы самый закоренелый злодей. Под лучами этого взора, сиявшего сверхчеловеческой кротостью, виновная душа вполне могла открыть самые затаенные бездны совести, самые прочные тайники сердца, не чувствуя ни стыда, ни унижения. Все исчезало, все забывалось под этим возрождающим взором.

— Бедный сын пространства, — выражала гармоничная вибрация, — ослепленный плотью, ты мог думать, что всемогущий Творец, благость которого населяет бесчисленные миры бесконечного пространства, может, как вы, несовершенные существа, питать чувства ненависти или мщения. Молись и раскаивайся, Пинехас. Бог, которого ты страшишься, имеет к тебе лишь снисхождение и всепрощение. Он сделал тебя способным все понять, все приобрести, завещав тебе, как бесконечно любящий отец, частицу своей божественности. Если ты захочешь сокрушить и обуздать страсти, омрачающие твою душу, Он изольет на тебя всякую мудрость, откроет тебе обширные и светозарные врата совершенства, и когда, очищенный падениями и испытаниями, жизнями и страданиями, ты появишься пред Ним чистым, лучезарным, то будешь иметь право сказать Ему: Отец мой небесный, я возвращаюсь теперь достойным назваться сыном Твоим. Пошли же меня, куда укажет Твоя воля, вестником в бесконечном пространстве Твоей премудрости и благости. Но для того чтобы достигнуть этой высокой цели, Пинехас, цепи, связывающие твою душу с плотью, должны быть сокрушены молитвою, раскаянием и милосердием.

При этих утешительных словах сладостное спокойствие осенило мою изболевшуюся душу.

— Но, — возразила мысль моя, — почему на земле не знал я Тебя таким, благодатный дух милосердия? Зачем немые и суровые идолы служат там изображением Отца небесного?

— Сын мой, поклонение божеству всюду рождается вместе с человеком. Как только люди воздвигают алтарь этому божеству и призывают его, один из служителей Отца небесного отвечает на этот призыв и наставляет их добру. Во все времена, во всех поколениях, во всех религиях, от самой грубой до самой утонченной, посланники божества наставляли истине и добру, приспособляя свои наставления к данной среде, к умственному уровню людей. Никогда они не проповедовали зла, и никто, обращавшийся к Богу с верою и добрыми стремлениями, не бывал Им оставлен. Но сколько уже раз, мятежный дух, было говорено тебе все это? А между тем ты постоянно впадаешь в прежние пороки и в течение веков остаешься на одной и той же ступени совершенства. Бедное существо, ты сам себя наказываешь, ибо страсти терзают тебя, и, обессиленный ими, ты падаешь и вновь начинаешь преступную жизнь.

Я был поражен истиной этих слов. Да, я сам был своим злейшим врагом. Никто не терзал меня так, как мои собственные слабости. Но где взять сил для сопротивления злу?

Взор божественного наставника склонился ко мне с глубоким участием и бесконечной благостью.

— Пинехас, когда твое сердце научится истинной любви, когда тебя станет страшить мысль причинить зло тебя окружающим, тебе поможет добродетель, и при помощи этих двух союзниц ты выйдешь из борьбы вооруженный непоколебимою волею, направленною только к добру. Ты будешь силен, и никакое искушение не поколеблет тебя. Иди же к своему гению-руководителю и подготовляй себя к новому земному существованию смирением пред врагами и молитвой. В следующем воплощении постарайся овладеть своими страстями и пробудить в себе благородные чувства, чтобы любовь твоя была счастьем, а не бедствием для тех, на кого она обратится.

Пинехас

В эпоху, когда начинается мой рассказ, я был молодым человеком лет двадцати пяти — двадцати шести и служил офицером в гвардии фараона.

Корону Верхнего и Нижнего Египта носил тогда Мернефта, сын и наследник Великого Рамзеса II, и резиденцией его был город Танис, который он любил так же, как и его отец.

Первые годы моей службы, спокойные и счастливые, не заключали в себе ничего особенного. Но однажды мое внимание привлек странный факт, в некотором роде служивший как бы прологом ко всем последующим волнениям и бедствиям.

Это было в Танисе, в день публичного приема, в огромной зале с колоннадами.

Фараон сидел на троне из массивного золота, возвышавшемся на несколько ступеней от пола. Около государя стояли его веероносцы, советники, вельможи, вдоль стен залы неподвижно стояли мы, офицеры и солдаты гвардии.

Уже значительная часть просителей представили свои прошения и получили правосудные решения, как вдруг у входа произошло некоторое замешательство. Тесная толпа просителей расступилась, и мы увидели торжественное шествие верховного жреца храма Изиды в сопровождении своих собратьев в длинных белых одеждах и со страусовыми перьями на головах.