Легкая досада промелькнула на ухоженном лице княжича, когда толмач Микула пересказал слова атамана Ермака, но упорствовать не осмелился, сказал, что посланец князей Карачи и Бегиша постарается довезти послание и ясак русскому царю в полной сохранности. Казацкий вожак поинтересовался, имеют ли люди князя Карачи с собой пропитание, потому как по ранней весне в Кашлык не от всех подданных великого государя поступил ясак и прокорм, но ухой и жареной рыбой их могут накормить досыта. Татары ответили, что пропитанием они запаслись.
— Коли так, то мурзе Таймасу нет резона долго засиживаться в Кашлыке, — твердо заявил атаман. — Теперь же осмотрю мешки с ясаком, после обеда снарядим струг покрепче, а поутру плыть ему со всяким бережением от сорванного водой льда. А о том, чтобы дать князю Караче казаков в подмогу и идти совокупно против бухарского завоевателя Кучума, о том узнаете завтра, после решения войскового круга. Такие дела я один решать не волен. — Атаман Ермак обернулся к Матвею Мещеряку, попросил: — Ты, Матюша, освободи свою избу от казаков, потеснитесь покудова в иные землянки, а княжича Бекбулата с мурзами и ясаком поместим под надежной крышей — не ночевать же им в поле, на сырой с зимы земле. То с руки рядовым ратникам, они привычные.
Матвей нахмурил густые русые брови, негромко проворчал, чтобы татарские переговорщики не расслышали:
— Там самое было бы им место — в сырой земле! Ишь, как приперла нужда, так за ратной помощью прибежали, вспомнили про свою былую волю. Отчего в позапрошлом году, когда мы лезли на кручу Чувашского мыса, он не ударил по ставке Кучума? Мог ведь и самого хана в крепкие руки ухватить да нам передать!
— Не ударил, потому как не чаял нашего верха в том сражении. А теперь видит слабость кучумовского воинства, решил избавиться от бухарского находника, былую власть мыслит вернуть себе над своими землями. Да бог с ним, с Карачей! Коль верно будет служить московскому царю, будет иметь от него милость. Ну, иди, Матюша, устраивай княжича и мурз на ночлег. А иным воинам развести костры за городским валом. Да повели казакам досмотр иметь за ними крепкий, чтоб порухи какой войску не учинилось. Мало какая лисица, забравшись в курятник на ночь, будет спокойно спать, клубочком свернувшись, всенепременно захочет горячей курятинкой поужинать! Потом приходи ко мне, будем со старыми казаками совет держать, что да как на войсковом круге казакам сказывать. А я сам повелю Ивану Кольцу крепкий досмотр за гостями иметь да дальние караулы вокруг Кашлыка устроить. Вестимо еще от стариков, что Господь милостив да бес проказлив. А потому, слову татарскому верь, да закрытой в избу держи дверь. Не так ли? Вот уйдет татарское посольство в Москву, тогда и поверим в добрые намерения князей! — атаман Ермак усмехнулся и баранью шапку с красным атласным верхом сдвинул на затылок, освободив со лба кудрявые черные волосы. И не приметили атаманы, что ближе стоявший из всех татар их морщинистый и безбородый толмач, отвернувшись, криво сжал тонкие губы и что-то неслышно пробормотал, поспешно отходя подальше, вслед за княжичем и мурзами.
Ранним туманным утром от кручи под Кашлыком, остерегаясь натолкнуться на крупные льдины, отошел струг под веслами. Посланец князей Карачи и Бегиша, мурза Таймас, взял с собой двадцать человек, чтобы было кому сидеть на веслах, хотя практически весь путь по Иртышу и Оби до устья Собьи идти им по течению, перейти Камень и рекой Усой выйти к Печоре.
Удалив из Кашлыка княжича Бекбулата и его свиту с просьбой ждать решения казачьего круга в поле, благо день выдался тихим и солнечным, воинство Ермака собралось у минарета на небольшой площади перед ханским дворцом решать — давать ли помощь князю Караче или отказать. Долго казаки спорили, высказывая правдивые упреки татарским князьям в том, что так супротивничали им и у ханской столицы, и на озере Абалаке, и в Пелымском крае, но к единому мнению так и не пришли.
— Говори ты, атаман Ермак! Ты над нами по выбору старший атаман, твое слово и будет последним. Каковы твои резоны? — уловив миг, когда спорщики притомились кричать, громко высказался старец Еремей, его поддержали другие голоса:
— Верна-а молвил старец!
— Скажи свое суждение, атаман, а мы покумекаем!
— Все едино не всякий думает, как его сосед, отчего чужая баба рыжего парнишку принесла!
Казачий предводитель поднял правую руку, и круг быстро утих, ожидая, что он скажет.
— Тяжкое лихо роковым образом пало на наше товарищество минувшей зимой, браты-казаки! Не стрела татарская, не сабля ногайская скосила наших товарищей и присланных нам в подмогу стрельцов. Лютая голодная смерть уложила в сырую землю Карачинова острова, осталось нас всего ничего, и полных двух сотен не насчитать вместе со стрельцами головы Ивана Глухова. Сам бог велит нам в таком разе беречь каждого казака и стрельца, не ввязываться в сражения с Кучумом. И коль скоро клянутся князья Карача и Бегиш выйти из-под воли кучумовой и преклониться со своими людьми под руку царя московского, то грех нам не помочь им хотя бы малой ратной силой, а остальные в Кашлыке останутся ясак собирать государев да готовить приличный запас снеди разной, потому как уверен, к осени непременно прибудут к нам новые и более крепкие ратные силы. Но кто знает, не отправила бы Боярская Дума сызнова стрельцов, в одних кафтанах да портках, с тремя сухарями в котомках, не упредив, каково здесь с пропитанием среди чуждых пока что народцев!
Среди казаков прошел глухой рокот — кто остался жив, вспомнили как зимой, спасая стрельцов от голода, делились последним сухарем, последней сушеной рыбиной, в лютый мороз уходили в лес стрелять зверя или ловить подо льдом рыбу и, обессиленные, замерзали в зарослях или на льду Тобола, а пурга заносила их тела холодными снежными сугробами…
— Я думаю, браты-казаки, — сказал в конце своего выступления Ермак, стараясь заглянуть в глаза каждому, кто стоял перед ним в эту сложную минуту, — что князья Карача и Бегиш с нашей помощью сумеют удержать хана Кучума в верховьях Иртыша, а мы тем часом, как говорится, дух переведем после зимовки и с силами соберемся. Так любо ли вам, браты-казаки, с согласия всего товарищества послать подмогу князьям Караче и Бегишу супротив Кучума?
Круг выслушал атамана и дружно произнес свое решение:
— Любо, атаман!
— Слать подмогу Караче, пусть супротивничает Кучуму!
— Мы в его улусе стоим, будет верно служить — вернет себе земли из-под бухарского чужака!
Атаман Ермак поднял правую руку с серебром отделанной булавой, голоса постепенно затихли. Всматриваясь в исхудавшие за зиму лица казаков и стрельцов, которых также пригласили на войсковой круг, он с болью в душе — и в который раз! — мысленно послал проклятие тем, кто так необдуманно отправил воеводу князя Болховского в неведомые края без должного напутствия беречь в дороге провиант и воинское снаряжение, потому как такого здесь добыть скоро не удастся.
«Будь у меня теперь под рукой пять сотен казаков да три сотни стрельцов — бегал бы от нас хан Кучумка по сибирским просторам шустрее серого зайца, который спасает свою шкуру от матерого волка!» — с горечью подумал атаман Ермак и подытожил общее решение: