— Ох ты-ы, Господи! Спаси и помилуй наших домочадцев! — закрестился Еремка, вспомнив жену и трех ребятишек. — Вона какая незадача нам, а? Аникей, может, пустим их за Волгу? Пущай себе идут куда глаза глядят…
— Михаил Хомутов сказывал ведь, аль забыли, что часть орды уже пошла к Самаре… Должно, теперь стрельцы Юрка Порецкого да рейтары на стенах бьются, — напомнил молчавший до сих пор Гришка Суханов. Никита не видел его рыжей головы с бесцветными бровями и с бородой, будто из пучка спелой соломы, но по голосу догадался — тоже волнуется за оставленную в Самаре женку Степаниду и четверых ребятишек, старшему из которых, Ивашке, едва за десять годков перевалило. Что-то с ними будет, ежели он, родитель их, сгибнет в этих зарослях прииргизья альбо еще где? Какова тогда им жизнь уготовлена? Ради прокорма скудного писаться в холопы к чьему-то двору? Это боярину хорошо, у него где ногтем ни поскребешь, там и грош, а у бедного стрельца — вошь!
Гришка перекрестился, отгоняя от себя черные думы, вздохнул с тоскливым томлением в груди:
— Неужто не отобьют степняков от города, а? Ведь Самара крепка стенами… Да и пушками тако же…
— Помогай им Бог! — отозвался на сетования Гришки Никита Кузнецов и тронул Митьку за локоть. — Чу, братцы, позрите! Да не туда! А ближе к Иргизу! Во-она, по мелколесью не верховые ли едут гужом?
— Где это? — насторожился пятидесятник Хомуцкий и на колени привстал, чтобы лучше видеть из-за мелкого кустика бузины.
Присмотрелись — точно, верхоконные! Человек двадцать. Ехали без всякой предосторожности краем прииргизских зарослей. Над всадниками торчали копья, за плечами можно было разглядеть луки.
— Не чают нас встретить, вот и едут смело, — процедил Никита сквозь зубы и по знаку Хомуцкого трижды прокричал кукушкой, потом, через полминуты, еще трижды, давая условный знак. Спустя малое время рядом объявился Хомутов — он с полусотней Алексея Торшилова был в сотне саженей правее, на соседнем, более крутом холме.
— Вижу, братцы, вижу, — опередил Хомуцкого сотник. — Вона, зрите, через увал еще идут! Да кучно как!
Густые брови Хомуцкого сошлись к переносью. Сидя на корточках рядом с Михаилом Хомутовым, он, заслонив рукой глаза, чтобы не слепило приподнявшееся над землей солнце, зорко всматривался в прикрытую кустами и бурьяном даль пологого увала — через него легким бегом не согретых еще после ночи коней шли сотни кочевников. И только из-за недавнего дождя степь не дымилась клубами пыли, которые обычно указывают на место движения конного войска.
Рядом с сотником объявился второй пятидесятник Алексей Торшилов. В его кучерявой темной бородке торчал прицепившийся репей. Перехватив насмешливый взгляд Хомуцкого, Торшилов скребанул пальцами, как бороной, по бороде, ухватил репей и, морщась, выдрал его, швырнул в бурьян. На красивом лице с правильными чертами промелькнула добродушная улыбка, Алексей пошутил над собой:
— Надо же, не разглядев, должно, мордой в куст сунулся… Нацеплял репьев, как баран длинным хвостом!
— Ништо, калмыки посшибают с нас репьи… — усмехнулся Аникей. — Вона сколь их близится!
— Что делать будем? — спросил Торшилов, окидывая взглядом все новые и новые сотни всадников, идущих с небольшими промежутками через увал. — Или сойдем к челнам?
— Надо попытаться остановить налетчиков и тем дать знак тайшам, что через Волгу дороги им нет! Сотворим сражение! — решительно сказал Михаил Хомутов, поискал глазами, позвал Беляя. — Ивашка, ты перейди через Иргиз к Марку Портомоину да скажи: ежели супротив него нет калмыков, так чтоб шел на южную сторону и затаился, а как калмыки на нас навалятся, то б ударил им в спину и к нам бы поспешал. Вместе и отойдем опосля к челнам. Уразумел?
— Да, сотник, передам, — ответил пожилой стрелец с пушистыми усами. Много повидавший за свою долгую ратную службу, он был спокоен перед лицом новой опасности, серые, в морщинах, глаза не выказывали тревоги. С поклоном отойдя от сотника, он скоро пропал в приречных зарослях.
Проводив взглядом Ивашку Беляя, сотник Хомутов отдал нужные команды. Здесь, на берегу Иргиза, осталась полусотня Хомуцкого. Сам Михаил с полусотней Торшилова будет на холме ближе к срезу волжского берега, где и станет ждать в полной готовности Хомуцкого, чтобы прикрыть отход его стрельцов пищальным боем.
— А там, с подходом сотни Марка Портомоина, позрим, как поведут себя калмыцкие тайши. Упорно ли полезут на нас альбо малость охолонут и за ум возьмутся.
Пока готовились, передовой отряд калмыков приблизился уже на полверсты к засаде, остальные были версты за две, не далее. Пятидесятник Аникей Хомуцкий, оглядев из-за куста почти незаметное свое войско — стрельцы умели маскироваться на местности, — громко сказал в последнее напутствие:
— Изготовьтесь к залпу! Рукой не дрожите, стрельцы! Ворог своей волей залез на нашу землю! Наших жен да детей умыслил похватать в полон для продажи в тяжкую и позорную неволю! И нам добра от них не чаять! Так что навострите глаз, озлите сердца! Вот так! Теперь они уже под пищальным огнем!
Передовой дозор, объезжая боковой овраг у Иргиза, сместился от густых зарослей прибрежья саженей на сто к югу и очутился как раз против холмика со стрельцами, залегшими в высоком бурьяне: красных шапок не разглядеть издали.
— Еще малость подпустим к себе! — негромко командовал Аникей Хомуцкий. — Вот теперь уже и разглядеть можно, где конь, а где хозяин! Когда и седину в усах пересчитать сумеем, тогда и бабахнем! Стрельцам из десятка Митяя с нами залпом не бить! Ударите опосля по тем, кто уцелеет, чтоб не успели поворотить, пока пищали будем перезаряжать!
— Понятно! — отозвался Митька Самара и дал знак своим стрельцам.
Но всадники вдруг остановились, словно налетели на неприметную глазу крепкую препону, протянутую через степь. Видно было: что-то их сильно взволновало, и они, крутясь на разгоряченных конях, один другому показывали рукой в сторону Волги.
— Неужто наших товарищей на холме у берега приметили? — забеспокоился пятидесятник Хомуцкий и оглянулся. Нет! Не стрельцов в зарослях разнотравья увидели зоркие степняки, а приметили струги, которые длинной вереницей выстроились вдоль Волги, около левого берега и покачивались на спокойной воде. Еще минута, и всадники повернут коней прочь…
— Пали-и! — скомандовал Аникей Хомуцкий, поняв, что теперь кочевники в открытую к берегу не приблизятся.
Громыхнул залп сорока пищалей. Темно-сизый дым на время скрыл кочевников из виду, а когда теплый южный ветерок снес пороховую гарь к чащобе, стрельцы увидели, что добрый десяток всадников полег вместе с конями, другие, настегивая коней, стремглав понеслись прочь. Четверо степняков, выбравшись из-под павших лошадей, прошмыгнули в кусты овражка и там пропали. Аникей Хомуцкий привстал на колени.
— Пали-и! — снова выкрикнул пятидесятник, и еще десять пищалей бабахнули вослед скакавшим наездникам. Один упал, откинувшись в седле, но остальные, если кто и был поранен, все же усидели и успели отойти на безопасное расстояние, не сдерживая резвого конского бега.