Самарская вольница. Степан Разин - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Буртовой cтр.№ 10

— Купи бусы женке альбо невесте, бесстрашный сербаз шахсевен! — Купец, чувствуя богатого покупателя, не скупился тому на похвальные слова. — Видит аллах, у такого витязя и женка красавица, подходи сюда, начнем торговаться!

— Мир дому твоему, брат! Да спасет Господь нас обоих в чужой земле! — негромко приветствовал Никита россиянина, а тот от неожиданности уронил бусы на землю. Никита наклонился, поднял украшения и с улыбкой подал их растерянному и изумленному купцу — как говорил перед этим, так и замер с открытым широким ртом.

— Не мечи бусы в пыль, брат, а подумай, как мне у тебя найти пристанище да бережение, чтобы в Астрахань выбраться из чужой гиблой стороны.

Купец пришел-таки в себя, положил бусы в коробку, закрыл ее и широкой грудью налег на прилавок. Спросил с прищуром:

— Аль беглый? Сам знаешь, что за укрывательство беглого вора [31] и самому спасителю опосля от пыток не уберечься, когда к воеводе поволокут на спрос с пристрастием…

— Стрелец я из сотни Михаила Хомутова, из Самары, — пояснил Никита опасливому купцу, не видя, с каким вниманием прислушивается к их разговору персиянка в синих шароварах — даже торговать перестала, отдав покупку рослому слуге с корзиной. — Посланы мы этим летом супротив донских казаков в Астрахань. Да неудача вышла — в минувший днями шторм угнало наш струг в море, прибило к кизылбашскому берегу… Двое персов сунулись было на палубу, да Господь дал силы мне их утишить… теперь в их одежде к дому пробираюсь.

Ему бы оглянуться — увидел бы, как конный кизылбашец в белой чалме, который следовал за ним почти с самой окраины Решта, торопливо подъехал к дому у края базара, где постоянно обитал дарага, [32] юркнул в дверь и пропал там на время…

— Так я же твой сосед, самарянин Никита! — воскликнул обрадованно купец и огладил бороду, зная, что за вызволение стрельца из беды и ему будет немалая милость от астраханского воеводы. — Я сам-то из Синбирска, посадский человек Максим Леонтьев, а здесь приказчиком синбирского гостя Степана Тимофеева, слыхал небось о таком? На всю Волгу его имя купцам ведомо… Как же нам быть с тобой, стрелец? Здесь, в Реште, на сей день торгуют четверо российских купцов. Мы еще по весне на морских стругах сплыли сюда. А струги наши у северной стороны порта стоят. Видишь, мачты на волнах покачиваются? Самый дальний струг — мой. Давай так сделаем, — и Максим Леонтьев ладонью о прилавок прихлопнул в подтверждение принятого решения, — как стемнеет, приходи туда. Только крадись бережно, чтоб доглядчики не приметили. Их здесь от шаха да от гилянского хана кругом столько понатыкано, как въедливой лебеды на крестьянском поле, иной раз и не продраться мимо.

— Спаси Бог тебя, Максим, непременно приду вечером, а теперь мне куда-то надобно…

Что задумал делать теперь Никита, о том Максим Леонтьев узнать не успел — из дома рештского дараги гурьбой вывалились вооруженные кизылбашцы и кинулись к его лавке. И он смекнул, что не за его товарами, а за выслеженным ханскими ярыжками стрельцом. Побледнев в один миг, он отшатнулся от проема.

— Берегись, Никита! — успел прошептать Максим и тут же захлопнул тяжелую створку лавки, у которой завязалась нешуточная свалка. Упрежденный, Никита успел выхватить саблю, нырнул под брюхо своего вороного коня, а вдогон ему чей-то острый клинок секанул по левому плечу, раскроил голубой халат и полукафтан, да не осилил железной кольчуги.

Зато Никита ловко срезал замешкавшегося сербаза, поднял его саблю и прижался спиной к каменной стенке лавки.

— Ну, хватайте, песьи головы, лисьи хвосты! Хватайте российского стрельца! Нате вам, еще и еще! — Никита раз давал удары, отбивался сразу от троих ханских сербазов да так удачно, что одного поранил в лицо, и тот, кровяня пальцы, поспешно отбежал. На его место втиснулся свежий сербаз, да еще до десяти стражников толклось рядом, не имея возможности принять участие в захвате гяура, переодевшегося в священную одежду персидского воина: не знал Никита, что в Реште жил брат срубленного им на струге тюфянчея Хасана, а тот узнал коня, узнал и наряд шахского гонца. Кабы переодеться Никите там, на струге, в наряд не синего, а красного кизылбашца да ехать только на буланом коне, глядишь, по-иному бы теперь сложилась его судьба…

— Педер сухтэ! — вскрикнул еще один сербаз и, зажав рассеченный Никитой локоть, отскочил прочь.

— Хабардар! — кричали сербазы, не участвовавшие в рубке, упреждая дерущихся, когда гяур делал резкие отчаянные выпады.

— Вай, астваз! [33]

— Жрите, песьи головы, российский гостинец! Ага-а, не на монаха жирного наскочили, да? Надолго клятый Решт запомнит Никиту!

— Ихтият кун! [34]

— Салам алейком! — кричал в ответ Никита, чертом вращаясь под сыпавшимися на него ударами, сам ловко отбиваясь двумя саблями и нанося удары правой. Халат на нем уже рассечен не только на плечах, но и на груди, на рукавах, несколько раз мисюрка принимала на себя скользящие удары, но Никита чувствовал: еще минут десять продержится он, и чья-нибудь сабля достанет его лица или беззащитной шеи. Потому и хотел продлить драку как можно дольше и продать свою жизнь на глазах толпы в несколько сот человек как можно дороже: да знают кизылбашцы, как может умирать россиянин!

— На-а! — выдохнул Никита, и, отбив удар усатого, молчаливого в драке сербаза левой саблей, сделал длинный выпад, и наискось по голове хватил противника другой саблей. Качнувшись с запозданием, сербаз рухнул на пыльную землю, заливая ее алой кровью из рассеченного виска и щеки.

— Наелся, песья голова, чтоб тебя разразил гром! Ну, кому еще русского мяса хочется? — Никита пригнулся, готовый отбить новую атаку, и вдруг из-за чужих спин бухнуло огнем, у соседней лавки дико вскрикнула персиянка, в какую-то долю секунды Никита мотнул головой, и тут, словно сорвавшийся с привязи конь раскаленной подковой саданул ему в левую скулу, красный сполох затмил глаза, и он, разжав пальцы, роняя ставшие непомерно тяжелыми сабли, опустился под каменной стеной лавки, заливая лицо, шею и землю горячей кровью…

Кизылбашцы столпились над поверженным урусом, о чем-то негромко переговариваясь. Зато дородный дарага, пряча пистоль за пояс, крикнул своим сербазам-стражникам:

— Снимите с него сабли с ножнами, пистоль и кольчугу с мисюркой — это моя добыча! Ты, верный слуга шаха, забери коней и одежду своего брата, и вы, сербазы, поделите между собой аббаси, которые найдете при гяуре.

Распорядившись так, дарага повернулся к всаднику с белой чалмой и в кумачовом халате, потом удивился, когда увидел, что из кармана побитого уруса вынули свернутую в трубочку бумагу с печатью на шелковом шнуре.

— Что это? — Но увидев печать, дарага упал на колени и трепетно поцеловал оттиск шахской власти. — Сам свезу пресветлому хану Гиляна, — решил дарага. — А подлого гяура бросьте на свалку, собаки догрызут, если в нем еще не все сдохло! О аллах, даруй нам и далее победы над неверными! — и дарага вознес к небу трепетные, пухлые от сладкой жизни руки, забыв напрочь о двоих побитых до смерти своих сербазах да о двоих раненых в этой нечаянной драке…