От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии - читать онлайн книгу. Автор: Генри Воллам Мортон cтр.№ 53

Я приехал в душный, жаркий вечер. Заходящее солнце нещадно поливало город. Таким я его себе и представлял — узкий остров с белыми домами у входа в голубую лагуну. Неподвижная вода раскинулась на шестнадцать миль. В ней отражалось южное небо. Два моста — по одному с каждого конца — соединяли остров с материком. Лагуну делили друг с другом рыбацкие суда и военные корабли, словно все они относились к временам Великой Греции и знать не знали о Риме.

Увы, я смотрел на все с болью и меланхолией. В чем дело? Я подумал, что простудился. Разозлившись на самого себя за то, что опростоволосился в самый важный момент путешествия, я печально поехал по прямоугольному новому Таранто, не зная, в каком отеле остановиться. Наконец, увидев хорошую парковочную площадку, выбрал гостиницу, в которой предлагали лишь номер и завтрак. Тем не менее все здесь было поставлено на широкую ногу. Отель недавно открылся, что характерно для меняющегося лица Южной Италии. Я вышел из лифта в полутемный, прохладный коридор, облицованный мрамором. Подумал, что интерьер соответствует моему настроению: все здесь напоминало о похоронах. Направился в номер с таким чувством, словно шел в гробницу Великой пирамиды. Одна стена в комнате была сплошь стеклянной, оттуда открывался вид на приятный городской сад, где старики сидели под деревьями, а дети гонялись друг за другом по посыпанным гравием дорожкам. Номер был — слава тебе, господи — оборудован кондиционером. Ванная явдялась образом итальянской страсти к far figura — желанию произвести впечатление. Начало этому заложил Голливуд, в фильмах которого актрисы нежатся в пышной пене. Из черных мраморных стен торчали хромированные краны. Все выглядело великолепно, за исключением того, что пробка в ванне не работала: она застряла в сливной трубе. Вероятно, это сделал ребенок, впервые увидевший такую современную ванную. В обычном состоянии я просто бы рассмеялся, однако нахлынувшая на меня депрессия проявила себя в полной красе. Я сурово высказал претензии по телефону (в номере имелись два аппарата). После звонка явился молодой человек в голубых джинсах, с гаечными ключами, торчащими из всех карманов. Вид у него, как и у всех водопроводчиков, был растерянный, словно его закабалила сила, справиться с которой было не в человеческих возможностях. Тихонько постучав по трубе, он сказал, что сделать ничего нельзя. Тут вошла горничная и выслушала наш спор. Это была крепкая деревенская девушка — невысокая, темноволосая, расторопная. Насколько могу судить, в ней не было ни одной черты, которой бы заинтересовался Пракситель. Она взяла меня за руку, словно шестилетнего ребенка, повела в ванную и быстро заговорила на местном наречии, из которого я не понял ни слова, и продемонстрировала самую простую вещь в мире — заткнула отверстие дорогой ванны мокрой губкой. Я был благодарен за то, что она понизила статус far figura до нормального уровня.

Затем я пошел к фармацевту. Итальянские фармацевты придерживаются латинской логики — продают лекарства. Здесь не продают фотоаппараты, часы, соли для ванной, косметические маски, зажигалки, карандаши, губную помаду или бритвенные лезвия. Это означает, что обычная фармация не забыла, с какой целью ее создали, и не важно, как далеко она ушла от Эскулапа. И в самом деле: здешние аптеки навевают ранние воспоминания, кажется, что вот-вот увидишь чучело аллигатора. Аптека, в которую я пришел, была хорошей. Здесь было темно и пахло лекарствами. Пожилой человек ученого вида вышел из тени, и я пожаловался ему на недомогание.

— Синьор, — сказал он. — Это всего лишь сирокко. Когда он пройдет, вы немедленно поправитесь.

— Но когда он пройдет?

Аптекарь передернул плечами и вздохнул.

— Кто может сказать? Один-два дня — не больше. Он дал мне мазь для губ, черного цвета. Она пахла так, словно ее приготовил кто-то из клана Медичи. Еще он мне дал флакончик с аспирином.

2

С удовольствием вспоминаю день, когда сирокко не стало. Прогуливаясь утром по саду, я радостно отметил, что мир выглядит и ощущается таким, каким был всегда. Депрессия ушла, и люди на улице снова улыбались и даже смеялись.

Теперь я был способен посетить новый Национальный музей совсем с другим чувством, нежели в предыдущие дни. Меня интересовали женщины, жившие в Тарасе за несколько столетий до новой эры. Мне кажется, что этот музей собрал самую большую в мире коллекцию греческих терракотовых статуэток. Говорят, их здесь почти пятьдесят тысяч, и это еще не все: когда строят новые здания и прокладывают подземные дороги, находят и другие статуэтки. Возрождение греческого Тараса в последние восемьдесят лет столь же сенсационно, как и обнаружение Помпеи и Геркуланума. Все чудесные экспонаты в музее были найдены на кладбищах Тараса. Их обнаружили, когда Таранто сделали морской базой и построили новый город.

Любопытно, что никто не подозревал о существовании погребенного сокровища. Когда английский путешественник Суинберн осматривал эту территорию в конце XVIII века, он написал: «Не знаю в истории второго такого поселения, которое было окончательно стерто с лица земли».

Из всех малых видов искусств, что дожили до наших дней, мне больше всего по душе танагрские статуэтки. Это — изящно смоделированные фигурки из обожженной глины, около фута в высоту, на некоторых из них сохранились слабые следы краски. Обычно они изображают женщин в ниспадающей красивыми складками одежде. На головах некоторых фигур маленькие шляпки — плоские или конической формы. Иногда это две женские фигурки, сплетничающие друг с другом. Есть и сидящие женщины. Часто женщины держат в руке веер, зеркало или шар. Встречаются танцовщицы, стоящие на одной ноге. Видел я и двух девушек, танцующих одна подле другой, похоже, древний автор изобразил профессиональных балерин. Есть даже африканская танцующая девушка. Очаровательна фигурка танцовщицы, поправляющей на поднятой ноге балетную туфельку. Но чаще всего увидишь женщину, любующуюся на себя в зеркало, поправляющую прическу или оправляющую платье или шляпку. По всей видимости, дама готовится выйти из дома.

Эти маленькие фигурки потому так очаровательны, что они правдиво отражают обычную жизнь, протекавшую двадцать столетий назад. Искренний взгляд на человека привлекает куда больше, чем постановочные сценки, запечатленные в севрском и мейсенском фарфоре. Многие из тех, кто бродил по местам раскопок и разглядывал музейные экспонаты, время от времени задавались вопросом: как бы выглядела встреча с человеком, жившим в отдаленном столетии, и какие точки соприкосновения можно было бы найти при общении с ним? Думается, что с танагрскими женщинами наверняка мы нашли бы общий язык. Некоторые из них очень похожи на наших современниц, которые, оправляя платье, стоят на ступенях театра, поджидая такси.

Нет ничего приятнее такого вступления к знакомству с Великой Грецией. Я бродил от одной витрины к другой, с восхищением разглядывая экспонаты — фигурки, вазы, ювелирные изделия, монеты, которые жители этого города когда-то создали и ценили. Некоторые литераторы сравнивали цветущие, предприимчивые города Великой Греции с Соединенными Штатами. Если продолжить это справедливое сравнение, то Тарас за четыре века до новой эры можно уподобить Нью-Йорку. «Греческие города на западе были процветающими нуворишами; их храмы были чуть больше, чем на родине; их искусство было чуть наряднее, — писал Джон Бордман. — Художников и философов заманивали из Греции комиссионными или лекционными турами, и их работа от этого не всегда страдала».