Прогулки по Испании. От Пиренеев до Гибралтара - читать онлайн книгу. Автор: Генри Воллам Мортон cтр.№ 58

Оценив быка, matador вышел — все остальные исчезли с арены — и привлек внимание быка взмахом цветного плаща. Он стоял почти неподвижно, едва переступая ногами, и пропускал животное мимо себя. Всякий раз, как он совершал одно из этих красивых движений, в которых в равных долях присутствуют грация и отвага, низкий вопль, который звучит как «Алла!», вырывался у толпы, и каждый проход быка преследовал тот же крик. «Алла! Алла! Алла!» — со всех сторон. Так произносится «Olé!». Право же, это голос мавританской Испании! Где я слышал такой раньше? Я вспомнил. Это было на улицах Багдада, когда, скрытый за занавеской, я видел полуголых шиитских кающихся, которые бичевали себя на улицах во время шествия в месяц мухаррам и кричали всякий раз, как хлысты падали на их окровавленные спины: «А-ал-ла!.. Ул-ла! Ал-ла!.. Ул-ла!» На мой слух, чудовищный рев «Olé!» звучал точно так же.

Matador удалился, и выехал picador верхом на безгласной жертве. Теперь быку надо пустить кровь. Говорят, что ни один человек не может убить быка мечом, пока шейные мускулы животного не ослабнут настолько, что оно склонит голову для жертвоприношения. Поэтому первую кровь ему пускает picador.

Завидев гротескного противника, бык бросился на него. Picador, схватив шестифутовое копье, направил острие в шею быка, и так они застыли на секунду: человек колол, бык толкал. Вдруг животное отдернулось от копья и кинулось на лошадь. Послышался звук удара, когда рога вонзились в peto — защитный коврик; конь настолько немощен, что не устоял на ногах. Он упал не потому, что бык силен и свиреп, а потому, что сам слаб и стар. Он подставил брюхо под рога. Свалка и неразбериха; picador поднялся, а другие члены труппы выскочили ему на помощь. Бык, найдя наконец хоть что-то уязвимое, пропорол коню брюхо. Обезумевшее от ужаса животное вскинуло длинную жилистую шею; его незавязанный глаз полон ужаса; широко открытая пасть обнажает стертые побуревшие зубы. Но не слышалось ни звука; а бык продолжал наносить удары.

Замелькали красные плащи. Бык отвлекся. Большая кровавая роза пузырилась на его плече, куда вошло копье. Лошадь лежала на земле, судорожно дыша. Какой-то человек подбежал и потянул за повод, отвесил пинок в костлявые ребра; с чудовищным усилием бедная кляча поднялась. Теперь это еще большая карикатура на лошадь, чем прежде. Задние ноги отнялись, животное в агонии мотало головой из стороны в сторону. Я понадеялся, что оно умирает; внутренности свисают из его брюха — вся палитра красного. Человек подобрал кусок кожи с арены и попытается запихнуть их обратно, но они выскальзывали, словно красные угри. Наконец лошадь утащили с арены. Она умрет в стойле, а если сможет стоять, в рану напихают соломы и снова вытолкнут на арену.

Начался второй акт. Вперед выступили banderilleros, изящно взяв на изготовку гарпуны, увенчанные цветной бумагой. Они жеманно держали оружие за кончики, а острия, которые воткнутся в быка, были зазубрены, словно рыболовные крючки. Едва бык приблизился, banderilleros встали на цыпочки и аккуратно всадили гарпуны в плечи животного, когда то пронеслось мимо. Быку больно и странно. Он остановился, жалко замер в центре арены, мотая головой и пытаясь слизать кровь со спины. Всякий раз, когда он шевелился, зазубрины впивались в его плоть, раны вскипали розовыми пузырями. Бык не мог стряхнуть дротики. Он полностью был поглощен болью, потом медленно потряс головой и замычал, как корова, — низко, жалостливо, обиженно, словно спрашивая: «Почему вы это делаете? Выпустите меня. Я не понимаю». Немедленно перед ним вырос новый banderillero, с двумя дротиками наготове. Но бык не атаковал. Человек и бык смотрели друг на друга, и ничего не происходило. Человек подпрыгнул, как чертик из коробочки, чтобы раздразнить быка. Толпа засмеялась, послышались советы. Впрочем, скоро публика начала злиться, и раздался свист.

Banderillero, подгоняемый криками неодобрения, подбежал к быку и вонзил в его плечо еще два дротика. Животное завертелось на месте, облизывая раны и пытаясь избавиться от этих штук, рвущих его плоть. Кровь запеклась на его боках темными потеками. Бык, чуя ее запах, испугался, побежал к ограде арены, banderillas дрожали и постукивали друг о друга. Животное вызывало жалость, но толпа насмехалась над ним, потому что этот бык — не toro bravo. Его смерть, очевидно, будет не слишком интересной. Пора проявить благородство и выйти к нему с гуманным орудием убийства. Но церемонию следует разыграть до конца. Взмах платка из президентской ложи, трубы загремели, словно возвещая нечто, и вперед вышел matador с мечом. Время жертвоприношения настало.

Matador, держа меч на изгибе локтя, громко посвятил быка кому-то из толпы. Трубы загремели снова, когда он приблизился к жертве. Та явно думала только о своей боли. Кровь бежала на песок. Бык стоял с опущенной головой. Я вспомнил, глядя на него, всех замученных в Испании христиан. У них, судя по картинам, тот же вид, усталость, безнадежность изнеможения. Кровь, на которой делают акцент испанские художники, точно так же прочерчивала их тела. Умирающий бык и умирающий Спаситель…

Быку хотелось пить. Он скреб горячий песок копытом и опустил морду, принюхиваясь. Matador стоял от него в нескольких ярдах, держа меч, скрытый за muleta — полосой красной бумазеи. Он дразнил быка, обзывал и понукал напасть. Удивительно, но бык действительно напал. Matador был готов к этому и ускользнул, как обычно, когда животное промчалось мимо; бык же, устав от обмана, вместо возвращения к неравной битве потрусил на прежнее место. Три или четыре раза matador побуждал быка нападать, но тот просто стоял с опущенной головой, подставляя участок — говорят, размером с полкроны, — который ведет прямо к сердцу. Момент настал — прославленный «момент истины». Вот он!

Matador посмотрел вдоль лезвия шпаги, и — бык пролетел мимо со шпагой, торчащей в его шее! Matador попал в кость. Животное взбрыкнуло, пытаясь стряхнуть шпагу. Это ему удалось. Толпа засвистела и принялась выкрикивать оскорбления. Matador взял новую шпагу. На сей раз он всадил ее глубоко, по самую рукоять. «Ул-ла! Ал-ла! Olé!» Бык полным достоинства шагом удалился, полагая вернуться на свою querencia [85] , — но не дошел, остановился на полпути: голова наклонилось, тело словно просело, вид такой, будто его сейчас стошнит. Так и есть. Темная кровь хлещет из его рта. Медленно, очень тихо бык опустился на колени, словно в молитве. И вдруг упал замертво. Olé!

Matador поклонился, словно актер. Накрашенные девушки передернули плечиками и стали рыться в сумочках, ища помаду. Три мула, запряженных в ряд, вбежали на арену под звон колокольчиков, за рога быка зацепили веревку; последнее, что мы увидели, — туша без всякого достоинства, копытами кверху, оставляющая красную дорожку в песке. Ворота отворились и захлопнулись. Мясники взялись за ножи.

Снова трубы.

Дверь toril [86] опять открылась, и выбежал второй бык. Через двадцать минут он тоже мертв. Когда шестой бык выкашлял сердечную кровь, дневное жертвоприношение окончилось. Толпа расходилась, излив эмоции, чтобы растечься по кафе и барам и обсудить каждое мгновение в мельчайших подробностях, находя красоты, которых никто, кроме испанцев, не способен оценить.