Великий любовник. Юность Понтия Пилата - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Вяземский cтр.№ 54

О содержании фарса также легко догадаться. Жена, как водится в ателлане, изменяла старому и глупому Мужику, своему супругу. Изменяла с двумя любовниками: с Букконом, который набрасывался на нее и пожирал, словно она была куском мяса, а он месяц не ел и задыхался от голода, и с Учителем, который, вместо того чтобы ласкать и нежить Жену, читал ей заумные, но крайне скабрезные лекции о том, что такое любовь, как надо услаждать любовника, какие принимать позы, какие делать движения, ну, и тому подобное. Они именно декламировали, а не действовали. Не только Учитель, но и Буккон, держа Жену за руки, описывал, хрипя и закатывая глаза, как он ее пожирает, как утоляет свой стылый звериный голод ее жарким и трепетным телом, что происходит с его… ну, понятно. Мужик, устраивая Жене сцены ревности, тоже живописал, как он ее ненавидит, как бьет по щекам, по губам, по срамным местам, как он ее уже дважды убил, а теперь в третий раз будет ее убивать; и постоянно восклицал: «Уеду из Рима!», «Уеду на Родос!», «К грекам сбегу!» — раз двадцать, не менее, на разные лады выкликнул угрозу, сопровождая ее отборной осканской бранью.

Зрители, понятное дело, веселились. Но более других персонажей забавлял их Воздыхатель. Он бегал по сцене и упрашивал, чтобы его тоже подпустили к Жене. Буккону кричал: «Я тоже голодный! Дай мне от нее насладиться! Дай хоть кусочек, хоть пальчик, хоть ноготочек, проклятый обжора!». Учителя убеждал: «Я ей “Науку” свою почитаю. После такого урока в мире во всем не будет любовницы боле искусной». И тут же принимался читать отрывки из Фениксовой поэмы. Он даже к Мужику приставал и, встав на колени, умолял его уже прозой: «Можно я тоже ее ударю! Я тоже хочу! Мы ведь с тобой собратья по несчастью! Дай я тебе помогу!».

Гилас великолепно играл Воздыхателя: он у него получился одновременно растерянный и суетливый, восторженный и жалкий, утонченный и, вместе с тем, чуть ли не самый похабный из всех действующих лиц, ибо изысканная вульгарность, как заметил Вардий, порой намного сильнее шокирует, чем площадная брань…

Описав представление, Вардий ненадолго задумался. А потом объявил:

— Зря ты выбрал ателлану. Следующий за ним мим показательнее… Хочешь, опишу?

И стал описывать еще до того, как я успел изъявить желание:

Автором пригласили Понтика, бывшего друга Проперция, который, продолжая писать трагедии, подрабатывал на мимах и пантомимах. Сюжет почерпнули из знаменитой гомеровской сцены. Помнишь? Вулкан, заподозрив Венеру, подстроил ловушку и сделал вид, что уехал. Когда Марс явился и они возлегли, ловушка сработала: золотая сеть опутала обнаженных любовников и подняла их над ложем. Вулкан вернулся и призвал в свидетели олимпийских богов… Ну, знаешь, знаешь…

Вулкана играл Стефанион, который в ателлане исполнял роль Мужика. Венеру играла актриса, которая раньше играла Жену. Марса играл давешний Буккон. Пил ад, игравший Учителя, теперь изображал Аполлона. Гилас играл Меркурия. На роль Юпитера пригласили Бафилла — представь себе: соблазнили и заманили великого старика, Меценатова любимца! Юнону представляла одна из многочисленных Бафилловых любовниц-акте-рок. Исполнители, хотя и были облачены в костюмы соответствующих богов, но масок не имели и были искусно загримированы: Юпитер — под Августа, Юнона — под Ливию, Вулкан — под Тиберия, Марс — под Юла Антония, Венера — под Юлию, Аполлон — под Гракха. Меркурия же, в исполнении Гиласа, и гримировать не нужно было — издали ни дать, ни взять Феникс!

Другие артисты и артистки представляли собой мелких богов: мужчины — сатиров, женщины — нимф; и те и другие имели на теле лишь узенькие набедренные повязки.

Действие так развивалось: величавый Юпитер, вместо того чтобы возмутиться развратным поведением своей дочери Венеры (в спектакле она несколько раз назвалась его дочерью), напустился с упреками на Вулкана: дескать, я тебе доверил свое прекрасное порождение, а ты, убогий плебей, не уследил и не уберег меня и ее от позора. Юнона пыталась заступиться за сына, и тогда разгневанный Август… прости, оговорился — Юпитер, божественный принцепс, накинулся на Юнону, ее попрекая и обвиняя. Вулкан встал на защиту матери. И тогда разгневанный Юпитер стал награждать тумаками хромоногого рогоносца. Юнона сначала пыталась оттолкнуть мужа от сына, а потом, сама разъярившись, стала хлестать по щекам несчастного Вулкана: мол, всем даешь себя унижать — жене, брату, отцу — постоять за себя не умеешь, ну так на тебе, на тебе, жалкий уродец! Марс в это время с Венерой, ни на кого не обращая внимания, предавались объятиям; сеть им не больно мешала. Аполлон же, вожделенно поглядывая на обнаженную Венеру, снисходительно слушал Меркурия, читавшего ему и зрителям пояснительные стихи.

То есть, как водится в миме, Юпитер, Юнона, Вулкан и прочие боги лишь действиями выражали свои чувства; слова же за них произносил Гилас-Меркурий, вернее, стихами живописуя их состояния, озвучивая упреки и оправдания, гекзаметром, если речь шла о Юпитере и Юноне, и хромым ямбом, когда дело касалось Вулкана… «В Армению я не поеду, на Родос подамся!»; «Ступай ты хоть в Тартар — отныне ты мне, негодяй, ненавистен!»; «Сыночек останься! Сыночек, смирись! Ах ты, дрянь непослушная!» — всё это Гилас восклицал на разные голоса, а боги лишь открывали рты, когда он говорил от их имени, и движениями рук, кистей, головы и всего тела изображали те чувства, которые Меркурий описывал. И славно изображали. Юпитер, даже когда раздавал тумаки, был величав и прекрасен; Юнона была жеманна, даже когда хлестала по щекам сына. Вулкан бесподобен был в своей «оскорбленной убогости» — Вардиево выражение.

Сатиры и нимфы тоже не бездействовали. Обступив с двух сторон пойманных в сеть Венеру и Марса, нимфы виляли задами, а сатиры эти зады пытались поймать в объятия.

Зрители прямо-таки умирали от смеха.

X. Не смеялись только два человека: Юлия и Юл. Для них возле самой «орхестры» на небольшом возвышении были установлены два металлических как бы трона. Помост был выкрашен серебряной краской, а троны, похоже, были позолочены. Юл Антоний лишь изредка ухмылялся или презрительно хмыкал. Юлия же сидела неподвижная, с отсутствующим взглядом, а когда порой будто приходила в себя, произносила фразы — иногда несколько фраз изрекала, — и все они были на непонятных окружающим языках: то ли на сирийском, то ли на мидийском или армянском.

Вардий полагал, что к содержанию театральных постановок Юл Антоний имел непосредственное отношение: Федр и Понтик лишь сочиняли стихи, а он, Юл, заказывал им сюжеты, предлагал мизансцены, советовал, как «узнаваемее» и смешнее распределить роли. Но делал это втайне от большинства адептов: я, дескать, простой зритель, а всё это сочиняют и изобретают авторы и актеры.

Дабы еще больше остаться в стороне, устроителем зрелищ, как греки говорят, «хорегом», Юл назначил Аппия Клавдия Пульхра. И тот, к удивлению своих друзей, ревностно приступил к исполнению возложенных на него обязанностей: снабжал актеров костюмами, присутствовал на репетициях, привлекал музыкантов, приглашал и рассаживал зрителей. При этом не только сохранил свою торжественность, но сделал ее еще более напыщенной и церемонной. Он и до этого, когда позволял себе говорить, говорил томным голосом. Теперь же к томному голосу добавил еще грассирование и делал вид, что с трудом произносит некоторые слоги. Все движения его тела стали настолько плавны и размеренны, что казалось, будто он движется в такт лишь ему одному слышной музыки. Свою сенаторскую тогу он теперь менял по нескольку раз в день, придирчиво следя за тем, чтобы она непременно блестела. Перед тем как выйти из дома, он еще старательнее, чем прежде, драпировался в нее, а когда возвращался домой, стал класть тогу под пресс, чтобы сохранить ее искусно отделанные складки.