Странные умники - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Вяземский cтр.№ 25

Когда я однажды спросил тебя, зачем ты «занимаешься икебаной» – надеюсь, я употребляю правильное выражение, – ты ответила:

– Я оборудую для себя среду. Посмотри, как просто: всего три цветка, и любой угол можно сделать своим домом.

Кое-кто подшучивал над тобой, называл твое пристрастие к икебане пижонством, «японскими штучками», выпендрежем, но только не я. Я знал, что икебана была нужна тебе. Она была единственным, что ты могла с любовью создать и не бояться потерять.

…В тот день, на даче, ты тоже сделала икебану. Это была одна из первых твоих икебан.

Я колол дрова возле сарая, а ты приводила в порядок дачу – маленький однокомнатный домик с чуланчиком и летней верандой. Уже почти месяц в доме никто не жил, и в нем было холодно и сыро. Но вернуть ему жилой уют оказалось несложно: надо было лишь протопить печку и подмести в комнате пол.

Когда я вошел с охапкой дров на веранду, ты уже кончила убирать и разогревала на керогазе тушенку, а на столе стояла икебана.

– Слушай, Ленка, какая прелесть! – сказал я, разглядывая изящный букетик на линялой клеенке.

Ты как-то странно на меня посмотрела, потом подошла к столу, выдернула из подставки цветы и выбросила их в ведро.

– Зачем ты? – удивился я. – Испортила такую красоту!

Ты не ответила, взяла в руки дуршлаг и принялась сливать макароны, которые сварились на втором керогазе.

– Давай скорее затопи печку и иди есть, а то макароны остынут, – сказала ты.

Потом мы сидели на веранде, пили кисловатое вино и ели горячую тушенку с макаронами. А за окном быстро и незаметно наступил прохладный осенний вечер.

Никогда в жизни я не ел ничего вкуснее той тушенки с макаронами. Ей-богу!

Ближе к ночи подул ветер и пошел хлесткий косой дождь. Но дождь был за окном, а в комнате потрескивала поленьями печка, было уютно и тепло, даже жарко. Мы лежали на узкой скрипучей кровати. Мы сбросили на пол одеяло. Ты была беззащитной и ласковой. А мне вдруг стало страшно, и я еще теснее прижимался к тебе, еще крепче целовал тебя, как будто это могло придать мне смелости.

– Ну смелее, смелее же! – просила ты. – Я же сама этого хочу!.. Я люблю тебя, глупый, люблю тебя!

Но я ничего не мог с собой поделать. Я боялся, что тебе будет больно. Я не хотел, чтобы тебе было больно. Мне было страшно за тебя… Господи, да я… Я просто испугался.

– … я же люблю тебя, дурак, люблю же…

…Мы проснулись от холода. Мы забыли закрыть печную трубу, и к утру все тепло выветрилось.

Я попытался поцеловать тебя, но ты оттолкнула меня, спрыгнула с постели и, стоя босиком на холодном полу, стала одеваться. Тебе было очень холодно, но ты не спешила одеться.

Ты вышла из комнаты, а я остался лежать в постели. Мне было ужасно стыдно и обидно, что я испугался. Мне казалось, что я тебя потерял…

– Закурить будет?

Передо мной стоял парень лет семнадцати, он был заметно навеселе. Чуть в стороне от него стояли еще два подростка и выжидательно смотрели на меня.

– Нет, к сожалению. Не курю, – ответил я.

– Ну, тогда извиняюсь, – сказал парень и пошел по набережной, кивнув своим спутникам. Те вразвалочку последовали за ним.

Десять лет назад, подумал я, такой вот диалог почти наверняка закончился бы потасовкой. Либо пришлось отдать двадцать копеек. В лучшем случае меня бы просто обругали.

Я посмотрел на часы. Уже половина восьмого. Ну что ж, пока еще рано отчаиваться. Ты должна прийти, ведь мы же договорились. Ты же знаешь, что я буду тебя ждать…

После того случая на даче мы с тобой не виделись почти месяц. Я места себе не находил. Видеть меня ты не желала, а навязчивые преследования, которым я тебя подвергал в первые дни нашей размолвки, были нелепы и беспомощны и, как мне казалось, причиняли тебе боль.

Через неделю я потерял надежду и перестал тебя беспокоить.

Я снова увидел тебя лишь в середине следующего месяца. Ты позвонила мне по телефону и попросила прийти к семи часам к строившемуся пешеходному мосту через Яузу.

Ты встретила меня так, будто мы с тобой не расставались. Ты не давала мне вспоминать о событиях прошедшего месяца, ласково обрывала меня, когда я пытался о них заговорить. Да мы вообще мало с тобой говорили в тот вечер. Мы ушли на другой берег реки, в парк, забрались в самый его темный угол и целовались.

На прощание ты сказала:

– Юра, у меня есть к тебе одна просьба. Обещай, что ты ее исполнишь.

Я пообещал – в этот момент я готов был обещать все, что угодно, – а ты сказала:

– Давай договоримся, что ровно через десять лет… Какое сегодня число? Восемнадцатое октября?.. Так вот, восемнадцатого октября через десять лет мы с тобой встретимся здесь, у моста. В семь часов, как всегда. Что бы ни произошло. Даже если мы с тобой расстанемся… Просто мне хочется посмотреть, каким ты будешь. Я буду очень скучать по тебе… Ты придешь?

– Конечно, приду. Только зачем нам с тобой расставаться?

– Нет, ты точно придешь? Не забудешь? Все-таки десять лет. Что бы ни случилось, ладно?

– Обещаю, что приду обязательно.

– И я приду, – сказала ты.

Напуганный тем жутким месяцем, в течение которого мы с тобой не виделись, я боялся тебя вновь потерять. А ты пользовалась этим со всей широтой своей фантазии. Больше всего тебе нравилось делать из меня зачинщика очередной ссоры с помощью самых невинных на первый взгляд подстрекательств. Тебе, казалось, доставляло истинное наслаждение наблюдать за тем, как, выведенный из себя, я совершал глупые и неподобающие мужчине действия: хлопал дверями, швырял на пол посуду и другие бьющиеся вещи, выбрасывал в реку бутылки с вином и торты, которые должны были служить нашей с тобой лептой в студенческие складчины, выскакивал на перекрестке из такси, в котором мы ехали, задирался к твоим поклонникам и дрался с ними (как правило, доставалось мне, а не им, так что справедливость в конечном итоге торжествовала).

После каждой такой выходки я возвращался к себе домой с твердым намерением навсегда вычеркнуть тебя из своей жизни. И всякий раз не проходило и часа, как мое самолюбивое озлобление постепенно уступало раскаянию, преувеличенному чувству вины и непреодолимому желанию видеть тебя тотчас же, сию же минуту, сделать так, чтобы все было по-старому.

Я неотступно следовал за тобой. Я даже поехал с тобой на зимние каникулы в Терскол, хотя не умел кататься на горных лыжах.

Не знаю, когда и где ты успела научиться, но ты каталась великолепно. Когда я впервые увидел, как ты легкими, плавными дугами в изящной высокой стойке спускаешься с горы в ярком горнолыжном костюме, плотно облегающем твою стройную фигуру, я понял, что пропал окончательно.

К несчастью для меня, подобное ощущение испытали, вероятно, и другие, видевшие тебя на склоне, так как в первый же вечер, когда мы сидели в кафе, вокруг тебя захороводили уверенные в своей неотразимости и потому на редкость бесцеремонные «тигры снегов». Они часто приглашали тебя танцевать, посылали на наш столик бутылки шампанского, подсаживались к нам и вели с тобой непринужденную беседу, изредка поглядывая на меня с высоты своей неотразимости. «Мальчик, а ты что тут делаешь? Шел бы ты лучше спать», – говорили их снисходительно-учтивые взгляды. Ты не слишком настойчиво отвергала их внимание, а мне хотелось заехать им всем по физиономии.