Харбин - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Анташкевич cтр.№ 141

Вечер заканчивался хорошо, довольный председатель подошёл к Сашику, тоже пожал руку и пригласил на следующее заседание. Девушка до него не добралась и стояла в проходе, дожидаясь, когда он освободится от рукопожатий. И когда в сопровождении смотревшего на него с восхищением Лёвы Сашик вышел между рядами, подошла, протянула прямую ладошку и сказала:

– Вы нас спасли! Вы кто?

Вопрос был неожиданным, и Сашик сразу не сообразил, как на него ответить.

– Это наш, наш! – радостно засуетился Лёва. – Сонечка, это Александр Адельберг, член нашего поэтического кружка.

От радости Лёва врал, но Сашик этого не заметил, потому что был оглушён неожиданным успехом.

– А у вас ещё есть стихи, можно их посмотреть? – спросила девушка.

– Что вы, что вы, Сонечка! У него много, он у нас один из самых… – Сашик глянул на него, Лёва понял, что заврался, и исчез.

Вдвоем с Соней они спустились в гардероб, и, пока одевались, Сашика ещё долго одобрительно похлопывали по плечу.

Снова подошёл Ачаир:

– Ну что ж, молодой человек! Пора уже и «телиться», и «мычать»! Конечно, с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым вы вольно обошлись, но, насколько я понял, это был экспромт, так что… ваши успехи нам нужны! Молодая кровь! Сонечка, вы уж, пожалуйста, проследите и попросите наше молодое дарование занести его вирши… – Ачаир улыбнулся, – чтоб и «телился», и «мычал» в наш альбом! В наш альбом, – он похлопал его по плечу, – молодой человек!

От гимназии они поднялись к Чуринскому магазину к остановке автобуса, оказалось, что Соня живёт на Пристани. Сашик почти всё время молчал, он был смущён, а Соня говорила. Город был прокалён морозом, и Соня доверительно просунула ладошку в вязаной варежке Сашику под локоть. Сегодня это было для него ещё одним новым ощущением, он впервые в жизни шёл с девушкой под руку, да ещё с такой девушкой, молодой, красивой и, наверное, талантливой.

По дороге Соня рассказала ему, что стихи Волошина декламировала в память об отце, раненном в боях с красными под Спасском. Они с мамой тогда жили во Владивостоке, её тетка пробиралась к ним из России, но, не доехав, застряла, Соня была ещё совсем маленькая и этого не помнит. Она рассказала о том, что Алексей Ачаир, его настоящая фамилия Грызов, прирождённый поэт, в прошлом белый офицер, организовал ещё в середине двадцатых годов эту поэтическую студию и назвал её «Молодая Чураевка» в честь своих земляков-сибиряков братьев Чураевых. Она рассказала о том, что два «чураевских» поэта Гранин и Сергин совершили в марте 1935 года двойное самоубийство и что Гранин был близок к Константину Родзаевскому. Сашик помнил этот случай, о нём рассказывал Володя Слободчиков, он их обоих хорошо знал, и в городе об этом много говорили.

На остановке он посадил её в ледяной автобус.

Он ещё стоял у подоконника и смотрел на яблоню, которая час или полтора назад отбрасывала тень, а сейчас сама стояла в тени, и даже не ветер, а перемещающийся сам по себе горячий воздух клонил уставшую за день траву, и вдруг почувствовал, что он в комнате не один.

– Ты чего подкрадываешься?

Стоявший за его спиной дед крякнул и вздохнул.

– Это кто подкрадывается? Скажи ещё, что я подглядываю! Мальчишка!

Сашик обернулся:

– Ладно, дед, не обижайся.

Кузьма Ильич стоял на середине комнаты, в руках у него был гранёный лафитник и тёмно-коричневая медицинская склянка, затёртая большой стеклянной пробкой.

– А никто и не обижается. Просто жарко очень! Даже вот настойка не помогает.

– Да как же она может помочь? – удивлённо спросил Сашик. – Это же спирт или водка…

– Э-э, внучек, не скажи, это не просто водка, а настой, травка…

Сашик закинул занавеску на оконную раму, присел на подоконник и удивлённо посмотрел на Кузьму Ильича:

– Как ты можешь употреблять в такую жару?

– Да вот, внучек! Это именно в такую жару и надо, как говорится, употреблять! Целебная! Настоянная! От наших монахов.

Им китайцы разные травы приносят с хинганских сопок, и, если бы не матушка твоя, благословенная Анна Ксаверьевна, я бы и сам настаивал, поскольку травы эти знаю, они и здесь растут. Однако не позволяет матушка! Мол, запахи от неё, знаете ли, дурные. А какие тут, с позволения сказать, могут быть запахи, когда, – дед приподнял склянку, – чистая пшеничная, да ещё и с травой маньчжурской? В прохладном подполе да в тёмной скляночке! – Тельнов причмокнул губами. – А ещё наш профессор Воейков Александр Дмитриевич тоже мне кое-какие целебные растения показывал. Так и пострадал из-за них… – журчащая речь старика действовала умиротворяюще, – его хунхузы схватили… Довели до такого состояния, что за несколько месяцев сидения в их яме от пыток и издевательства он почти что на нет сошёл. – Тельнов поискал взглядом, присел на край дивана и поставил под ноги склянку и лафитник. – Святой человек! За сколько лет кепки себе новой не купил. Всё в науку… Поглядишь и не скажешь, что профессор. Всё в дело! Умнейший человек в…

– Ботанике! – подсказал Сашик.

– Да! В ботанике. А ещё климатом нашим занимался, а обращения – самого простого, уж профессоров-то я на своем веку повидал. А с ним познакомился на том берегу Сунгари, он травку собирает, и я травку собираю. Сам понимаешь, ловец ловца…

Сашик слушал деда. Весь город знал о том, что профессора Воейкова, ботаника и климатолога, украли хунхузы и полгода продержали в яме, что его сестра Екатерина Дмитриевна Воейкова-Ильина, жившая в Харбине с двумя дочками, собирала пожертвования для его выкупа; что японская жандармерия, вместо того чтобы ловить бандитов, была заодно с ними, – однако к чему дед всё это рассказывает?

– …Так вот, как-то он пригласил меня к себе на чай с травами. Да-а! Жил, осмелюсь повториться, не то что просто, а прямо-таки бедно. Пальто и кепка, в которых ходил и зиму и лето, висели даже не на гвозде, а были накинуты на дверь, которая, кстати, и не закрывалась. Так что с улицы – и сразу в покои, с позволения сказать. Но книг у него было! – Кузьма Ильич присвистнул от восхищения. – По всем стенам полки, а на полках, между книгами, иголку не воткнуть. И, – тут дед приглушил голос, – половина из Совдепии. А может, и больше того. Оттуда, то есть из Москвы, Санкт-Петер… Тьфу! Из этого…

– Ленинграда, дедушка, Ленинграда, пора уже привыкнуть.

Тельнов поднял на Сашика тяжёлые глаза.

– Я-то привыкну! Или не привыкну! Это всё равно! И Александр Дмитриевич, заметь это, получает их по почте. – Он потянулся к склянке, налил в лафитник тёмно-коричневой легкой жидкости и уже было нацелился выпить, но опустил руку и договорил: – Ну да ладно! Кто по почте получает, тот на полках и может хранить. А кто нет, тот – нет!

Выпил, поморщился в кулак, кряхтя встал и вышел.

Сашик остался один. От последних слов Тельнова у него в душе что-то ёкнуло. Он забыл о том, о чём думал до того, как в его комнату вошёл дед и стал оглядывать книжные полки, и почти сразу наткнулся – между книгами косо углом торчал красный корешок даже не книги, а брошюры, очень яркий и очень красный. Сашик бросился к полке и вытащил эту брошюру, на которой чёрным по красному было напечатано: