Кортес - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Ишков cтр.№ 37

Поутру очнувшийся Кецалькоатль почувствовал великую скорбь. Он решил удалиться на восток в область света…

В этот момент Малинцин замолчала, подняла указательный палец и добавила.

— Этот слово можно перевести как «удалился», а можно и как «возвратился». Дошел он до побережья и здесь — так утверждают знающие люди — обратился в огромный пылающий костер. Другие же говорят, что он не вспыхнул, а на чудесном плоту, сооруженном из змей, отправился за море.

Теперь послушай гимн, ради исполнения которого, я так долго рассказывала тебе предания:

Так говорили

старцы в древние времена:

«Воистину все тот же Кецалькоатль живет и ныне,

и поныне он не умер;

он придет, чтобы властвовать». [39]

— Ты хочешь сказать… удивился я. — Раз мы появились с востока, то…

— Да, повелитель мой! — глаза её горели, на лице обнажилось вдохновение.

Все, что подспудно вызревало в душе, чем жила эта женщина в трудную пору, на что надеялась, — теперь ясно читалось в её очах.

— Все, кто говорит на языке науа, — продолжила она, — и даже те, кто живет на самом юге, во влажных лесах и называют себя майя, — верят, что придет срок, и Кецалькоатль вернется и будет править нашими землями. Тогда вновь начнутся благословенные времена. Каждому достанется кукурузная лепешка, не будет больше литься кровь, а в дар богам, как и завещал Кецалькоатль, будут приносить бабочек и змей!

Я не знал, что сказать. Индеанка же молча соскочила с кровати, удалилась из комнаты. Вернулась быстро, легкими шагами подошла к кровати я невольно сел. Она поклонилась и положила к моим ногам спящую, сложившую огромные крылья местную бабочку.

У меня дыхание перехватило. «Боже милосердный! — молча возопил я. Прости новообращенной великий грех сотворения кумира!.. Пожалей ее! Пожалей меня, не дай впасть в гордыню!.. Этот дар, принесенный ею, в твою честь…»

Наконец я взял себя в руки.

— Встань, — обратился я к коленопреклоненной женщине. — И больше никогда так не делай.

— Не буду, — неожиданно легко согласилась она. — Я знаю истину. Я знаю, кто ты…

— Замолчи! — воскликнул я. — Не навлекай на себя гнев небес. За такие слова гореть тебе в аду. А то и где-нибудь поближе…

Она улыбнулась.

— Я знаю, кто ты — этого мне вполне достаточно. Я буду помогать тебе, и все грехи отпадут, как шелуха. Мы будем лить кровь во славу Божию. Мы упьемся ею — черной, настоянной на яде гремучей змеи, — кровью ацтеков. Для этого ты и послан сюда. Смотри, чтобы рука твоя не дрогнула, чтобы не поддался ты ощущению ложного превосходства над врагом. Наше племя всегда жило по заветам тольтеков. До той поры, пока в наш город не пожаловал дед Мотекухсомы Ашайякатл, не увлек пленных, которых потом принесли в жертву жадному до крови Уицилопочтли.

Я отер пот со лба. Теперь я как никогда, до самых печенок понял Пуэртокарреру. Всего в этой женщине было вдосталь — и красоты, и дьявольщины, и святой — ангельской! — веры в торжество справедливости, и коварства. С унынием я осознал, что мне не дано, как Пуэртокаррере, сбежать в Испанию. Ясно, что везти туда сеньору Марину было сущим безумием! Даже если он был без ума от её прелестей, а он не был без ума — я теперь напрочь был уверен в этом, — сущим безумием было бы самому доставить её прямо в руки святой инквизиции. Рядом со мной лежала женщина, которую я с большой опаской назвал бы человеком. Скорее она из этих… своих богинь «в змеиных платьях, звенящих, как колокольчики». Мало было оседлать её в постели, следовало каждое мгновение быть чуточку умнее её, дальновиднее, щедрее, жестче, коварнее… То есть не быть самим собой? Уже не служить «мерой всех вещей»?

В этот миг меня озарило — как раз наоборот! Стать самим собой, надеяться только на самого себя, не верить ни в какие байки, рассказанные этой принцессой. Да и не в какие байки вообще не верить!.. Действовать смело, решительно, без колебаний. Казнить и миловать без всякого колебания, по мере необходимости. Чтобы ни одна мерзкая пасть больше не произнесла в моем присутствии имя ненавистного Веласкеса, немедленно уничтожить корабли! Отрезать всякие пути к отступлению. Держать курс на Теночтитлан. Первым дело арестовать Мотекухсому — тогда дело пойдет…

Помню в благодарность я набросился на сеньору Марину — терзал её долго, как душе угодно, как учили в гаремах у мавров — пока она не разъярилась, не начала кричать… Ее крики были подобны рыку, какие издает самка дикого кота. Потом она не отпускала меня… С первыми лучами солнца я уже был на ногах и во исполнение задуманного отправился в Семпоалу. Донна Марина решительно воспротивилась поездке в паланкине и взгромоздилась на коня. Ей подобрали самую спокойную кобылу, хотя совсем смирных у нас не было, и она молча тряслась весь путь до индейского города. Сопровождавший нас Гонсало де Сандоваль, глядя на нас, тоже помалкивал. Всю необходимую подготовку в лагере он уже провел.

— Deo gratias, [40] — сказал падре Гомара, входя в мой кабинет. — Как чувствуете себя, дон Эрнандо?

— Сегодня сносно. Разве что под вечер сердце разбушевалось.

— Есть что вспомнить, сеньор Кортес, есть что вспомнить. Деяния ваши останутся в веках, как светоч и пример для каждого благонравного христианина.

— Ах, чтоб вас, падре! Оставьте этот тон. «Деяния», «для каждого христианина», да ещё «благонравного»!.. К чему это между старыми друзьями? Задачу свою вижу не в том, чтобы служить примером, а в том, чтобы добросовестно воссоздать историю покорения Мексики. Не желая выпячивать собственную роль в этом предприятии, все-таки хочу заметить, что мы имели дело с силой, не имеющей себе равных в Новом Свете. Братьям Писарро, Бальбоа, тому же Монтехо далеко до тех славных дел, которыми я прославил святую веру и его величество короля. Хотелось бы, чтобы именно в таком духе будущие поколения читали о нашем походе на Теночтитлан. Началом его можно считать уничтожение кораблей. На эту меру я пошел вынужденно, так как за почти годичный срок пребывания в теплых морях деревянная обшивка износилась до такой степени, что мореплавание на этих посудинах стало представлять серьезную угрозу для людей. Поработал и жук-древоточец. Поверьте, падре, это был трудный выбор… Либо вернуться на благословенные берега Кубы под сень рассудительного губернатора Диего де Веласкеса. Посоветоваться с этим достойным человеком, поговорить с ним по душам… Жаль, что он невзлюбил меня — по-видимому, поверил наветам злых людей, которые мечтали поссорить нас…

О чем это я? Да-а… Вернуться на Кубу в лапы… Нет-нет, под сень… ну, и так далее насчет Веласкеса. Это место, падре, вы постарайтесь изложить особенно изысканным стилем.

Либо потопить корабли и остаться один на один с жестокосердным, исполненным коварства Мотекухсомой, которому наше пребывание в его владениях было как кость в горле. На что мы, горстка храбрецов, могли надеяться в этом чужедальнем краю, среди орд язычников и пожирателей человеческой плоти? Только на бесконечную милость Господа нашего Иисуса Христа и Девы Марии, на крепкие руки, на наше оружие, закаленное в боях с неверными. Вот, примерно, в таком духе, падре… Конечно, желательно убрать излишнюю напыщенность и неуместные риторические обороты, но в целом мне нравится. Это то, что нужно Испании. И пожалуйста, побольше о моем милосердии, а то оно как бы остается в тени других доблестей, какими наградила меня природа.