Потом, в домашней лаборатории, он исследовал взятую из
реквизитной рапиру. Господин Девяткин оказался человеком обстоятельным. В самом
деле, на все руки мастер. Острие было смазано смесью яда naja oxiana с животным
жиром, очевидно, добавленным, чтобы токсин не высох. Инъекция этой гадости
несомненно повлекла бы за собой очень скорую и мучительную смерть.
Утром, еще до репетиции, Фандорин завершил необходимую
проверку визитом в уголовную полицию, где его отлично знали. Задал вопрос,
получил ответ. Смарагдов отравился совсем другим ядом – классическим цианидом.
По пути в театр Эраст Петрович предавался мрачным мыслям о
том, что он сильно порастратил детективные навыки и здорово поглупел от
влюбленности. Мало того что выстроил ложную версию, так еще и раскрылся перед
чудаковатым Жоржем Девяткиным. Надо будет с ним нынче же объясниться,
потребовать, чтоб держал язык за зубами – иначе можно спугнуть настоящего
отравителя.
Однако в тот день потолковать с Девяткиным не удалось,
потому что Элиза неожиданно согласилась ехать к нему в Сверчков за кимоно и
случилось чудо, а вслед за тем чары рассеялись, и Эраст Петрович остался один в
опустевшем, совершенно мертвом доме.
Девяткин нагрянул сам, на следующий день пополудни. После
того как убежала Элиза, Фандорин из дому не выходил. Он сидел в халате,
охваченный непонятным оцепенением, курил сигару за сигарой. Время от времени
вдруг приходил в возбуждение, начинал ходить по комнате, разговаривая с кем-то
невидимым, потом снова садился и застывал. Волосы всегдашнего аккуратиста
висели белыми прядями, на подбородке чернела щетина, под синими глазами
прорисовались – в тон – синие круги.
Помощник режиссера являл собою контраст с опустившимся
драматургом. Когда Фандорин, вяло шаркая туфлями, открыл дверь (в нее звонили,
верно, минут пять или десять), он увидел, что мсье Девяткин нарядился в новую
визитку, пристегнул сверкающие воротнички и повязал шелковый галстук, в руке
белели перчатки. Офицерские усики воинственно торчали в стороны, как две
изготовившиеся к нападению кобры.
– Я справился о вашем адресе у Ноя Ноевича, – строго сказал
Девяткин. – Поскольку вчера вы не соизволили уделить мне время, а сегодня не
явились вовсе, я пришел сам. Есть две темы, по которым нам следует объясниться.
«Наверное, он только что видел Элизу» – вот всё, что подумал
Фандорин, когда увидел ассистента. И спросил:
– Разве репетиция уже закончилась?
– Нет. Но господин Штерн отпустил всех, кроме исполнителей
главных ролей. Госпожа Луантэн и ваш приемный сын готовят любовную сцену. Я мог
остаться, но предпочел уйти. Он проявляет чересчур много рвения, этот ваш
японец. Мне было тяжело на это смотреть.
Тема для Эраста Петровича была болезненная, он покривился.
– Вам-то что?
– Я люблю госпожу Луантэн, – спокойно, будто констатируя
хорошо известный факт, заявил Девяткин. – Как многие другие. В том числе и вы.
На этот предмет я и желал бы объясниться.
– Ну п-проходите…
Сели в гостиной. Жорж держал спину прямо, перчаток не
выпускал. Снова что ли на поединок будет вызывать, безжизненно усмехнулся
Фандорин.
– Слушаю вас. П-продолжайте.
– Скажите, честные ли у вас намерения по отношению к госпоже
Луантэн?
– Честнее не б-бывает.
«Никогда ее больше не видеть и постараться забыть», мысленно
прибавил он.
– Тогда предлагаю как благородный человек благородному
человеку. Условимся в борьбе за ее руку не прибегать к низменным, вероломным
приемам. Пусть она соединится с более достойным в браке, который будет осенен
небесами! – Очи ассистента, по привычке к возвышенности, устремились к люстре,
откуда свисали покачивающиеся на сквозняке японские бубенчики. Динь-динь, нежно
позвякивали они.
– П-пусть. Мне не жалко.
– Превосходно! Дайте вашу руку! Но учтите: если вы нарушите
наше соглашение, я убью вас.
Фандорин пожал плечами. Случалось ему выслушивать подобные
угрозы и от более опасных оппонентов.
– Ладно. С первой темой всё, больше к ней возвращаться не
б-будем. Что за вторая тема?
– Убийство Ипполита. Полиция бездействует. Мы с вами должны
найти преступника. – Жорж подался вперед и воинственно дернул себя за ус. – В
подобных делах я еще менее ловок, чем вы. – (Здесь Эраст Петрович сдвинул
брови.) – Но все-таки могу оказаться полезен. Вдвоем нам будет легче. Согласен
быть вашим помощником, функция ассистента мне привычна.
Благодарю, но у меня есть ассистент, ответил бы ему на это
Фандорин еще несколько дней назад, а сейчас глухо сказал:
– Хорошо. Буду иметь в виду.
К страданиям, вызванным разрывом с любимой женщиной,
прибавлялось еще одно, не менее тяжкое: трещина в отношениях с Масой,
единственным близким человеком. Тридцать три года они были неразлучны, прошли
вместе через тысячу испытаний, привыкли во всем полагаться друг на друга. Но в
последние дни Эраст Петрович испытывал постоянно растущее раздражение против
своего товарища.
Началось это 15 числа, в день чтения пьесы. Фандорин взял
Масу с собой в театр, чтобы произвести на Штерна максимальное впечатление. Когда
имеешь дело с театральными людьми, действуй по-театральному. Вот вам пьеса из
японской жизни, а вот в виде приложения к ней настоящий японец, который может
вас консультировать по любым вопросам.
Предвидя, что перед режиссером встанет вопрос, где взять
исполнителя главной мужской роли – чтоб умел жонглировать, ходить по канату,
выделывать разные акробатические кульбиты, Эраст Петрович не сомневался: такого
актера на свете не существует, Штерну придется звать на роль самого драматурга.
Собственно, под самого себя Фандорин эту роль и написал. Она была без слов,
чтоб не мешало проклятое заикание; без необходимости демонстрировать свое лицо
(только один раз, в самом конце); главное же – там была любовная сцена с
героиней. Представляя себе, как он будет обнимать Элизу, автор получал мощный
дополнительный импульс вдохновения…