– А почему тогда, Ваше Величество, – вспыхнул наконец и Потемкин, – вы до сих пор держите Никиту Панина, врага вашего, во главе Коллегии иностранных дел? Не потому ли, что, несмотря на свои бредовые прожекты, он и пользу государству порой приносит? Генерал-аншеф Панин – герой Бендер. Способный и, по моему мнению, честный человек. Я решил, что ему вполне можно доверить разгром пугачевских отрядов.
– Ты решил! Ты, милый, забываешь, что царица в России пока еще я!
– А я – глава Военной коллегии.
– Так и думала, – с горечью произнесла императрица, – что ты даже вида не покажешь, что слушаешься, Григорий Александрович.
– Прости, матушка, но для чего тогда избирала? Чтобы в кратчайший срок дела делал поспешные или чтоб в послушании тебе тренировался?
Екатерина сжала виски пальцами.
– Ты дерзкий человек, Григорий. Хорошо. Ты прав: Панин – человек для сего дела подходящий. Будь по-твоему – изволь, подпишу указ. Но, Григорий Александрович! Хоть ты и супруг мой венчанный и по закону должна я тебе повиноваться, от чего и не отрекаюсь, все-таки хотя б иногда о том вспоминай, что меня на царство венчали, и я – помазанница Божия!
Потемкин поморщился. Лишние разговоры да советы – делу проволочка. Но жаль обижать ее!
– Прости меня, матушка. Ну а про Суворова что скажешь? Теперь, когда мир с турками заключен, можно силы немалые на Пугачева кинуть. Отозвать Суворова с Дуная?
– Отзывай! – без колебаний подтвердила Екатерина.
Страсти поутихли. Но горький осадок остался.
– Мы ссоримся из-за власти, а не из-за любви, – грустно вздохнула императрица. – Но довольно об этом. Хочу поговорить с тобой о Новой России…
Еще один день уходил медленно, каплей впадая в океан истории…
* * *
«Принцесса Елизавета Всероссийская желает знать: чью сторону примете вы, граф, при настоящих обстоятельствах? Духовное завещание блаженной памяти императрицы Елизаветы Петровны, составленное в пользу дочери ее, цело и находится в надежных руках. Князь Разумовский под именем Пугачева, находясь во главе нашей партии, благодаря всеобщей преданности русского народа к законным наследникам престола, имеет блистательные успехи. Ободряемые этим, мы решили предъявить права свои и выйти из печального положения, в какое поставлены».
Алексей Григорьевич Орлов, распечатав пришедший на его имя конверт без подписи и указания места отправления и пробежав лишь первые строки, пришел в великое изумление. Но тут же овладел им и гнев. Неведомо чьею рукой писаные строки возвещали о том, что некая принцесса, дочь якобы покойной государыни Елизаветы, находится ныне под покровительством турецкого султана. Под теплым сим крылышком она решается действовать, дабы вернуть себе «похищенную» корону. К письму прилагался манифест: «Мы, Елизавета Вторая, принцесса Всероссийская, объявляем всенародно, что русскому народу предстоит одно из двух: или стать за нее, или против нее…»
Алексей расхохотался при сведении о том, что ужасный мужик Пугачев, кровью заливший Урал и Сибирь, оказывается, не кто иной, как «князь Разумовский»! Но смех тут же сменился негодованием. Мало того, что наглость неслыханная, так еще и несусветная глупость! И все послание – дерзкое предложение ему, графу Орлову, победителю при Чесме, перейти на сторону какой-то самозванки!
Но больше всего возмутили Орлова призывы к его долгу, чести, славе (такими словами швыряется!) и уверение, что задуманная авантюра пойдет на благо «разоренного Отечества». Что продиктована она «стремлением чувствительного сердца». «Отечество» поминает, а султан турецкий – ее друг, а Пугачев – «партии» ее глава…
– Знать бы, кто такая… в бараний рог бы свернул!
Швырнул письмо на стол. Походив немного по комнате, поостыл и стал размышлять.
Это нелепое послание не было дурной и опасной шуткой. У сей «принцессы», видимо, неглупые союзники. Стала б она ему так прямо писать, если бы не знала, что положение Орловых при царском дворе пошатнулось? Кто-то осведомляет ее, кто-то, прекрасно знающий положение дел в России. Да, они могут рискнуть, полагая, что он, Алексей, разобиженный на царицу, так сразу и кинется на приманку, чтоб лишь отомстить Екатерине за «отставку» брата Григория. Иначе бы не обещала ему самозванка в конце письма свою защиту!
«Французы! – решил он. – Французы или поляки».
Видимо, прав он оказался, подозревая, что и в самой пугачевщине без сих врагов не обошлось. О том писал и Екатерине. А теперь вот, пожалуйста! Алексей Григорьевич почувствовал, как остывающий гнев сменяется глубокой тревогой. Он, столько сил положивший, проявивший много изобретательности недюжинного ума, чтобы внести свою лепту в нынешний славный мир, был уверен, что новая беда грозит не только престолу – всей империи! Потому что ослабла страна от войны, потому что шатание в ней великое. Нет, надо действовать скоро и решительно, не дожидаясь даже указаний из столицы.
«Пугачев, – вновь подумалось. – Пугачев…»
Алехан кликнул секретаря и приказал:
– Ошерова ко мне!
– Прости меня, голубчик, – начал граф, когда Сергей появился в его кабинете, – больно мне самому твою рану тревожить, но иначе не могу. Порасспросить мне тебя кой о чем надобно, дело великой важности.
– Всегда к услугам, Алексей Григорьевич.
– Присядь, потолкуем. Давно я не был в России, что там делается – своими глазами не видал. А тебе Господь испытание дал – ты в руках разбойников побывал и живым от них вышел. Не наблюдал ли среди них чего, что могло бы указывать на существование влияния иноземного, французского или польского?
– До того ли мне было, – вздохнул Сергей. – Нет, ваше сиятельство, ничего такого, одни мужики обезумевшие. Горе и кровь. Лютость. Ничего не помню больше.
– Взгляни-ка сюда! – Орлов показал другу начало письма «принцессы». – Что о сем думаешь?
Сергей сразу выхватил взглядом несколько строк, побледнел и ахнул:
– Это она!
– Что такое? – изумился Орлов.
Сергей молчал, уронив лицо в ладони.
– Что, Сережа, – взволновался граф. – Что? Говори!
– Княжна Тараканова… – выдавил Сергей.
– Тараканова? Постой… – цепкая память Орлова удерживала многие мелочи, каковые он и извлекал в нужные моменты. – Это княжна Тмутараканская что ли, о которой ты плел мне когда-то, помнится, в зело пьяном виде? Ну, выкладывай!
Сергей, совершенно убитый, нехотя, но довольно искренне поведал Алехану о принцессе Августе. Не утаил и о своей поэтической любви.
– Да, брат! – присвистнул Орлов. – Дела! Но что-то не клеится, голубчик. Никак не вяжется ангел твой с сей мошенницей. Ну а если это она, я тебе не завидую, потому как не намерен буду в сем случае щадить любовь твою. Опознаешь, коли увидишь?
– Опознаю, – прошептал Сергей, низко склонив голову.