– И я охотно принял его, – подхватил Николай, – но прошло время, и я заколебался. Натали писала мне, я понимал, что родители ее непреклонны, матушка занята поиском более выгодных, нежели я, женихов. Зачем, подумалось мне, я связал юную девушку обещанием? Это ничего не принесет ей, кроме страдания. Может быть, ей понравится еще кто-либо, может быть, она сумеет быть счастлива и без меня? И когда я услышал от вас, папа, об инокине Досифее… Как я мчался к ней! Мы долго, очень долго разговаривали наедине… и не только о моих сердечных делах. Матушка Досифея благословила меня ждать и не отчаиваться, хотя порой, сказала она, будет и невмоготу. Так все и получилось. И Натали оказалась более непреклонной, чем ее родители.
– И вот отец мой умирает, – продолжила Натали. – А матушка, так и не сумев добиться моего согласия на брак с кем-либо из выбранных ею женихов, испугалась, что я останусь старой девой. Ведь мне уже почти что двадцать шесть! И она дала, наконец, благословение на мой брак с Николя.
– Отец, – сказал Николай, – Натали готова уехать со мной в деревню, и помогать мне в любой моей деятельности. Теперь за вами последнее слово.
– Неужели ты сомневался во мне? – тихо спросил Сергей Александрович и улыбнулся Натали. – Я уже люблю вас как дочь…
Начиналась агония. Не хватало воздуха, но сознание работало еще ясно.
– Сын мой, – звал Сергей Александрович.
Николай подошел вплотную и крепко взял отца за руку. Рядом встала беззвучно плачущая Натали.
– Мальчик мой! Не ждите окончания траура. Вы и так ждали слишком долго. Венчайтесь сразу же после того, как меня…
– Отец!
– Не перебивай, сын. Ты – мой единственный, Божие благословение, и я рад, что… рад, что теперь у меня еще есть дочь. Слушай же…
Он жадно глотнул воздуха, который уже с трудом поступал в его легкие.
– Я не богат… никогда не был… Все мое – твое, а я завещаю тебе… Россию. Да! Я понял. И при Екатерине, и при Александре… Пока жив русский дух, жива Россия. А он жив! И его вам… вам, сыновьям, хранить…
Он уже не мог ничего говорить. Предсмертный туман застилал глаза. Он перекрестился в последний раз, и сухая рука бессильно упала. Сергей Александрович Ошеров не чувствовал, как его Николенька, упав на колени, жадно прижимается губами к этой руке, смачивая ее слезами. Он не слышал рыданий Натали… Тяжелый туман вдруг расплылся, и в невесть откуда явившемся тонком сиянии Сергей Александрович увидел, как приближается к нему дивный, не по земному светлый, кроткий лик Августы-Досифеи…