* * *
Потекли первые дни славного царствования Екатерины. Впрочем, это потом назовут его славным, а сейчас после схлынувшей волны безумной радости кое-кто уже почесывал в затылке: а что, собственно, теперь будет? Сынку-то, царевичу, Катерина власти не дает… Самодержавнейшая! Мучилась про себя, явно никому не выказывая робости, и сама Екатерина. Да, глубоко верила, что дал ей державную власть Сам Господь по Своему изволению. Ему же и ответ давать. А какой ответ? Вникнув в государственные дела, молодая царица схватилась за голову – тяжкое наследство ей оставили! Не хватает средств, не хватает людей. Мрет русский народ как мухи! А кто же строиться, работать, детей рождать будет, создавать богатство и силу Российского государства? И финансы в беспорядке! А флот, армия? Везде, везде нужна рука хозяина…
Екатерина загоняла сенат. Заседали, готовили для императрицы новые подсчеты, новые документы, указы – все-все пересматривали. Поневоле вспомнили про покойного Петра Алексеевича – тот, говорят, тоже своим соратникам спать по ночам не давал, делами забрасывал. А Екатерина держала на рабочем столе табакерку с его изображением…
Иноземных послов государственный переворот в России привел в великую растерянность. Ведь еще совсем недавно Петр Федорович подавал огромные надежды, что позволит европейским державам диктовать России свои условия. И вот, пожалуйста… Екатерина работала: бумага за бумагой прочитывалась, подписывалась или не подписывалась, доклады сосредоточенно выслушивались, мнение составлялось непременно свое, хотя Екатерина всегда внимательна была к суждениям своих соратников – для того и избирала. А затем послы выходили от нее с головной болью, пытаясь осознать, сами ли где дали маху или же новая царица преспокойно обвела вокруг пальца? При европейских дворах, в дипломатических, как и в самых высших кругах щедро поливали грязью «ангальтинку». Екатерине дела не было до оскорбительных прозваний, коими ее щедро награждали. Потому что поняла: боятся! Ее, «ангальтинку» забоялись. А раз боятся – жди теперь всяческих каверз.
Время летело очень быстро….
Но в первые недельки после переворота сильнее всего болела голова у воспитателя сына Екатерины, Никиты Ивановича Панина.
Тонкий политик, опытный дипломат чувствовал себя жестоко обманутым. Больше – обворованным.
«Кто же это первый тогда крикнул: «Виват Екатерина, царица самодержавная?» – терзался Никита Иванович. – Уж не Орловы ли? Да, наверное, эти буяны! Впрочем, не все ли равно теперь?»
Все планы рухнули, планы, которые считал почти исполнившимися.
В своих комнатах, в одиночестве, сказавшись больным, Панин предавался тягостному настроению, говорил сам с собой за мрачным нежеланием иметь в эти минуты собеседника. И как же он не угадал простейшей по сути игры этой хитрой и впрямь необыкновенной женщины?
– О, она достойная противница, – пробормотал Никита Иванович, нервно потирая пухлую щеку. – Но я вижу, что мы с ней еще, пожалуй, и сработаемся…
Да, надо отдать ей должное – не могла не понимать, что, соглашаясь участвовать в заговоре, он, Панин, отводит главной заговорщице скромное место при своем воспитаннике царевиче Павле. Не могла не догадываться (а если не догадывалась, то уж, конечно, нашептали), что и себе он в будущем отводит то же самое место, уже придумывая, как потеснит Екатерину с регентского кресла. Его любимейший проект ограничения самодержавной власти по шведскому образцу был ей известен, и все-таки Екатерина, не сомневаясь, заручилась поддержкой Панина. Что ни говори, она его ценит. А он проворонил! Но кто бы мог помыслить, что она дерзнет на такое! Самодержица… Недооценил. Недооценил и братьев Орловых. Думал, как и все: да что это такое, трактирные завсегдатаи, офицерье… Только что у Гришки мордочка смазливая. И внутренне содрогнулся, увидев в действии Алексея Орлова. В Алехане, привезшем царицу из Петергофа к месту действия и вскоре занявшем тот же Петергоф с конным отрядом, в Алехане, охранявшим новую хозяйку земли Русской во время «действа», почуял умный Никита Иванович фигуру мощную, государственную, еще нераскрытую, неоцененную. Кроме мощи – уверенная, мертвая хватка, разумение на продуманные четкие действия. Да и старший брат не промах. Не только мордашка… Панин понял: теперь они всегда будут при «ней»! Будут охранять ее саму и ее самодержавие. И много на них уйдет его крови. Но ничего… еще потягаемся! Павел взрослеет. Уже и сейчас у цесаревича много сторонников. Из них начала формироваться при дворе группировка, сплотившаяся возле Никиты Ивановича. Много «панинцев» и среди гвардейцев. Судьба помогает – у царицы давно охладело материнское чувство к сыну, выросшему от нее в изоляции. Едва родившегося, забрала его государыня Елизавета от матери, и не видела Екатерина, как он рос.
– Бедный царевич Павел! – горестно вздохнул наставник. Никита Иванович искренне полагал, что любит воспитанника. И невдомек ему было, что, настраивая его против матери, ради своих целей играя на личной драме Екатерины, он поступает противно какой бы то ни было любви. Волновало его сейчас только одно: ведь и у Орловых складывается мощная партия. Жди теперь пуха и перьев!
Секретарь ворвался без доклада.
– Никита Иванович! Что за новость! Государь… бывший… Петр Федорович скончался ныне в Ропше.
Панин так и охнул. Вот и не появляйся при дворе, ссылаясь на болезнь! Скоро важнейшие государственные новости от лакеев своих узнавать будешь…
– От чего скончался? – шахматный ум политика уже заработал.
– Господь ведает. Я не знаю, Никита Иванович. Сторожили бывшего государя в Ропше Пассек, Барятинский, Алексей Орлов…
– Я понял. Благодарю.
Оставшись один, Никита Иванович принялся шагать по комнате, не в силах совладать с возбуждением, овладевшей его ленивой, обычно неповоротливой натурой. Судьба! Сама судьба решает… Вот так-то. Вот он, козырь! Никто не поверит в естественную смерть императора. Ни один человек! Ведь лучшего подарка для Екатерины и придумать нельзя. Сам он помер или… Или! Для всех будет только так. А убийца – Алексей Орлов. Вот уж в это все от мала до велика поверят безоговорочно. Как не умертвить законного супруга той, кого прочишь в жены своему брату? Для братца постарался… Дело ясное.
Никита Иванович довольно улыбнулся и, утомившись от непривычного нервного всплеска, тяжело опустился в глубокое кресло. А все-таки приятно иметь такого противника как Екатерина! Царица, несмотря ни на что, ему нравилась, вызывала искреннее уважение, да и против чисто женского ее обаяния устоять было невозможно. Но Орловых надо уничтожать без жалости. В Алехане, лихом преображенце, Панин уже видел главу враждебной «русской» партии, противящейся его замыслам ориентировать Российскую политику на прусское влияние, в чем Панин совершенное искренне видел благо для страны. Тонкий вопрос, тонкий… Что-то сделает Екатерина?
* * *
Мгновенно по Петербургу расползлись слухи об удушении Петра Федоровича якобы перепившимся Алексеем Орловым. Все в упоении шептались за спиной Алехана. Где бы Орлов ни появлялся, он ощущал на себе враждебные, наглолюбопытные или испуганные взгляды. Цареубийца! Никто не смел произнести это вслух при встрече с ним, но все думали именно так. Он молчал. Спокойствие и презрение было ответом. Но за презрением явно стояло что-то иное, мучительное и тягостное. Орлов понял: имя его навсегда втоптано в грязь…