Запечатанное письмо - читать онлайн книгу. Автор: Эмма Донохью cтр.№ 60

— Меня не пускают в твой клуб. Говорят, что ты не получал мои письма. Я на грани отчаяния!

Что-то в ее тоне кажется Гарри фальшивым. Возможно, потому, что он больше не верит ей — столько лжи он слышал от нее за пятнадцать лет брака.

— Я заберу назад все, что мой адвокат написал о тебе, все эти… как они называются… контробвинения, — пообещала она, хватая ртом воздух, будто подавилась. — Я во всем буду подчиняться тебе, Гарри, только бы вы с девочками вернулись домой!

Он не сводит с нее взгляда, пытаясь понять, что у нее на уме.

— Что сделано, то сделано, но давай оставим это позади и постараемся довольствоваться годами, которые нам остались. Идем домой, любовь моя! — Она поднялась на цыпочки, обвила руками его шею и попыталась поцеловать — на Пэлл-Мэлл, в десять часов вечера, когда полно прохожих!

Гарри готов отшвырнуть ее. Он уже предчувствует острое наслаждение, с каким оторвет от себя руки Хелен (как цепкие плети плюща), оттолкнет ее и увидит, как она валяется в канаве подобно разбитной шлюхе.

Но что-то его останавливает. Что-то показное в этой сцене? Настороженное, даже расчетливое выражение, промелькнувшее в глубине ее огромных голубых глаз? Что бы это ни было, он не делает попытки освободиться от нее — «держись твердо, старина, не поддавайся!» — пока Хелен виснет у него на шее и осыпает его бороду отчаянными поцелуями. «Все, что мой адвокат написал о тебе, — повторяет он про себя ее слова. — Все эти… как они называются… контробвинения». (Как будто она не помнит это слово!) Жестокое обращение, да! Жестокое обращение мужа. Вот что она рассчитывает спровоцировать тонко поставленной сценой несчастной жены, униженно вымаливающей прощения у черствого мужа: очередной, на этот раз публичный, акт грубого поведения Гарри, которого будет достаточно, чтобы склонить жюри в ее пользу.

Он глубоко вдохнул и остался стоять неподвижно. Ему уже безразлично, кто глазеет на эту странную пару на Пэлл-Мэлл; главное — это благополучно выбраться из ловушки, расставленной этой насквозь лживой женщиной. Бесконечно осторожно, как полисмен, обезвреживающий бомбу, он отвел руки Хелен от своей шеи.

— Я понял твою игру, — прошептал он ей на ухо, — но я в нее не играю.

Она посмотрела на него немигающим горящим взором.

Ему стоит труда разжать ее пухлые розовые пальчики, но он делает это так бережно, с такой видимой нежностью, что прохожие могут принять их за влюбленных, забывших обо всем на свете.

Старая дева в 1861 году представляет собой невероятно подвижную особу, не обремененную ни мужем, ни детьми; сегодня она гостит у родственников в деревне, завтра она на месяц едет в город, оттуда отправляется в любимый пансионат на Женевском озере; а вскоре уже восхищается Везувием или египетскими пирамидами.

Фрэнсис Пауэр Кобб. [64]

Что делать с нашими старыми девами? (1862)

— В первых выпусках, пока мы не завоюем своего читателя, пусть будет больше авторов мужчин, чем женщин, — покусывая кончик пера, предложила Эмили Дэвис.

— Правильно, — согласилась Фидо.

Голова ее занята вовсе не проблемами нового журнала, но она надеется, что ей удается это скрывать. Ей трудно дышать; с того дня, когда за Хелен захлопнулась дверь дома на Тэвитон-стрит, ее легкие работали с натугой и со скрипом. Она следит, чтобы окна в конторе были плотно закрыты, не пропуская черную копоть лондонской осени. Дома она делает то же самое и без конца курит свои сигареты «Свит триз», полагая, что они должны приносить облегчение, как и пары ментола, всю ночь вырывающиеся из чайника над огнем в ее спальне.

— Я уже отправила Арнолду нашу просьбу прислать двух хороших молодых очеркистов… — Эмили Дэвис склонила набок маленькую головку. — Может, заказать им серию очерков о путешествии на Дальний Восток?

— Следовательно, вы верите, что «Виктория мэгэзин» выйдет в свет уже в ноябре? — с напускным энтузиазмом поинтересовалась Фидо.

— А почему бы и нет, если ваши наборщицы справятся к этому времени, — сказала Эмили Дэвис.

— Кое-кто из них работает так небрежно и медленно, что трудно удержаться от замечаний, — признала Фидо. (Если только, как она в последнее время подозревает, кто-то из метранпажей — Кеттл или Данстебл? — не подделывает цифры, поднимая себе жалованье тем, что приписывает девушкам работу, которую в итоге приходится переделывать мужчинам. Но сейчас ее это мало волнует, у нее и так голова готова взорваться.) — Но я могу обещать, что типография закончит набор к этому сроку.

— Превосходно!

— Что ж, хорошо. Полагаю, теперь мы можем сообщить эту новость остальным членам нашей группы…

— О, я уже подала заявление об уходе с места редактора «Журнала», — вздохнула Эмили Дэвис. — Его неминуемый конец, в самом скором или более отдаленном будущем, станет для мисс Паркес сильным ударом, но, думаю, в конце концов она будет даже рада.

— Не все легко расстаются со своим бременем.

— Это верно. Наше движение привлекает женщин, стремящихся прославиться своим самопожертвованием, — заметила Эмили Дэвис, листая свои записи.

Фидо с волнением размышляла, стоит ли обсуждать случившееся во время их последней встречи.

— Кстати… во вторник вы, наверное, были удивлены странным поведением моей посетительницы….

— Не стоит извиняться.

Она может не продолжать, но чувствует необходимость объясниться.

— С тех пор вы могли узнать всю историю из газет, во всяком случае, одну ее версию. Прошу вас, не верьте всему, что…

Коллега неохотно ее прервала:

— Поскольку мы с вами обе дочери викария, скажу вам откровенно: шокировать меня не так легко, как вы думаете. В двенадцать лет от роду я посещала трущобы Гейтсхэда, где видела уродцев, рожденных девушками, изнасилованными собственными отцами.

Фидо потеряла дар речи.

— Мне очень жаль вашу подругу. Закон — инструмент безжалостный.

— Сначала она остановилась у меня, — грустно продолжила Фидо. — Но я почувствовала, что вынуждена просить ее покинуть мой дом.

Понимающий кивок.

— Может, займемся нашими планами?

— Конечно, — сказала Фидо и погрузилась в анализ бюджета «Виктории мэгэзин».

Кажется, этот день тянется целую неделю, столько приходится решать разных проблем. После ланча предстояло особенно неприятное дело: вызвать к себе в кабинет Флору Парсонс.