Перуновы дети - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Гнатюк, Юлия Гнатюк cтр.№ 127

Открытость, радушие и вся обстановка в доме были скорее русскими, чем немецкими, и у Вячеслава отлегло от сердца: он почувствовал, что общий язык будет найден очень скоро. «Странно только, – подумал, – что Миролюбов за тридцать четыре года совместной жизни так и не научил жену русскому языку».

Пока хозяйка готовила на стол, Чумаков осматривал вторую комнату. Она была больше кабинета и обставлена такой же скромной мебелью: потёртый диван-кровать, кресла, небольшой газовый камин в углу. На стене прямо напротив двери картина с молодыми женщинами, пьющими чай в саду, одна обнажённая, европейской внешности. На второй картине тоже обнажённая женщина, но уже восточного типа, сидя делала причёску перед зеркалом, изящно подогнув ноги с браслетами на щиколотках. Смуглое крепкое тело, небольшая высокая грудь, рука с заколкой поднята к волосам. Сквозь проём в стене виднелось восточное селение с дувалами и мечетью.

Как и в кабинете, здесь тоже везде были книги и журналы на французском, английском и немецком языках.

Галина Францевна пригласила к столу, на котором, помимо прочего, стояла бутылка красного французского вина.

«Ага, значит, мой презент будет кстати!» Чумаков принёс бутылку домашнего вина и несколько баночек варенья – всё Лидины изделия, заготовленные летом в селе. Вслед за этим вручил хозяйке две миниатюрные деревянные шкатулки, журналы с публикациями Миролюбова и два издания «Велесовой книги» – киевское и московское. Киевское издание было лаконичным: в чёрной матерчатой обложке с золотым тиснением названия, без иллюстраций и фотографий (за исключением переводчика Бориса Яценко). Московское издание Александра Асова (так стал называть себя Барашков) содержало старославянские орнаменты, изображения археологических находок, восстановленный древний текст и фотографии людей, причастных к исследованиям этого памятника.

Галина Францевна взяла шкатулки.

– О, как красиво! Замечательно! Я рассмотрю это после обеда.

Поблагодарила за книги. И хотя читать их она не могла, но фотографии разглядывала с огромным интересом, узнавая давних знакомых. Перевернув очередную страницу, старая женщина вдруг оживилась, глаза блеснули, и по лицу пробежала светлая волна, как дуновение степного ветра по ковыльной степи.

О! Изенбек…

– Вы хорошо его знали? – спросил Чумаков.

– Да, мы жили в Брюсселе на одной улице. У нас была Брюгман-авеню, пятьсот десять, а у Изенбека – пятьсот двадцать второй номер. Он часто бывал у нас, а мы с Юрой – у него.

– Юрий Петрович с Изенбеком часто говорили о древних дощечках? – не удержавшись, задал главный вопрос Вячеслав.

Галина Францевна на секунду замешкалась, потом коротко ответила:

– Не знаю, они ведь говорили между собой по-русски. Я не вмешивалась в Юрины исследования, он сам зачитывал или рассказывал мне то, что считал нужным…

Чумакову показалось, что фрау Миролюбова знает гораздо больше, но почему-то эта тема её «замыкает».

– А каким был Изенбек? – сменил объект разговора Чумаков.

Галина Францевна опять оживилась:

– О-о, это был высокоинтеллигентный, очень культурный человек. Красивый внешне, голубоглазый, ростом небольшой, сухощавый, но какой сильный характер! Немногословный, часто бывал угрюм, даже резок. Вино любил. Юра почти не пил, а если приходилось, быстро пьянел. А Изенбек пил много, да ещё употреблял кокаин, к которому пристрастился в последние годы Гражданской войны, – понизив голос, сказала Галина Францевна. – Но он был великолепный художник! – добавила она. – Очень много работал. Квартиру свою превратил в мастерскую, для себя оставил только крохотную комнатку-нишу, где была железная кровать, стол, стул и печь, которая топилась углём. Да вот, взгляните, – это всё его картины, и та, что висит над кроватью, где вы будете спать, тоже.

– У вас только четыре картины Изенбека?

– Нет, их осталось около шестидесяти. В кабинете в большом ящике, и ещё между вашей кроватью и стенкой, обшитые тканью. Юра приглашал специалистов, и они оценили картины как высокохудожественные работы. Но мы с вами заговорились, давайте обедать!

С трудом, морщась от боли, хозяйка устроилась за столом, наполнила вином округлой формы бокалы. По вкусу оно напомнило Чумакову сухое молдавское. Ели сыр, картошку пюре из пакета быстрого приготовления, поджаренные кусочки мяса, которые Галина Францевна называла «котлетами». Дошла очередь и до «презента».

– Каждый день за обедом я выпиваю бокал вина. Но сегодня, ради гостя, выпью два, не возражаете?

Отведав янтарной жидкости с игристыми пузырьками (вино было ещё молодое), она восхитилась:

– Ваша жена пишет стихи, варит варенья, умеет делать прекрасное вино – всё это так замечательно! Юра рассказывал, что у них тоже было обширное хозяйство и яблоневый сад.

После второго бокала разговор стал более непринуждённым. Галина Францевна расспрашивала, как живут Лида и Вячеслав, чем занимаются, сама охотно отвечала на вопросы, увлекаясь воспоминаниями, которых Чумаков старался не прерывать, лишь иногда уточняя детали.

Оказалось, что «мадам Жанна» происходила из старинного немецкого дворянского рода, проживавшего в Бельгии, имевшего свой фамильный герб и прочие регалии, но обедневшего, поэтому средства для существования они зарабатывали сами. Родители были культурными, образованными людьми, сумевшими привить своим шестерым детям любовь к музыке, поэзии, литературе. Когда впервые встретились с Юрием в 1934 году, Жанна работала секретарём-машинисткой на «Карл Цейсс», с увлечением читала Льва Толстого и Достоевского, открывая для себя русских как глубоких философов и необычайно интересных людей.

Таким она впервые увидела Юру на вечеринке у мадам Ламонт. Затаив дыхание, слушала его рассказы о жизни и нелёгкой судьбе, восхищалась его литературным талантом. Он заворожил её навсегда, и она, невзирая на недовольство родных, вышла за него замуж, поселившись в Брюсселе в русском районе Юккль. В их двухкомнатную квартиру на Брюгман-авеню приходили эмигранты из России, умные, интеллигентные люди, общаться с ними было легко: почти все хорошо говорили по-французски.

– Там была даже русская церковь, вот она. – Галина Францевна указала на картину, висевшую справа от двери. – Тоже работа Изенбека.

Чумаков заметил, что старушке всё труднее говорить. После прогулки, вина и обеда её явно клонило ко сну.

Словно почувствовав взгляд, она встрепенулась:

– Я, знаете, после обеда обычно сплю час-полтора, извините…

– Ну и прекрасно, я тоже отдохну, – поддержал Чумаков, не желая менять привычного распорядка дня хозяйки.

Он ушёл в отведённый ему кабинет и лёг, обдумывая услышаное. Как же так? Брюгман-авеню, пятьсот десять и пятьсот двадцать два – это же почти рядом. А из воспоминаний в книгах Миролюбова им с Лидой показалось, что они жили в разных концах города и почти не контактировали, во всяком случае, о каких-то соседских, дружеских взаимоотношениях не упоминалось вообще. С другой стороны, не мог же Изенбек завещать всё свое имущество (одних картин около шестисот полотен!) случайным людям. И Галина Францевна говорит, что они дружили. Выходит, Миролюбов в последующем намеренно дистанцировался от Изенбека? Почему? Он также характеризовал Изенбека как человека, «очень много пившего», который к тому же «плохо говорил по-русски». Из слов Галины Францевны вырисовывалось совсем другое: да, выпивал, но работал как одержимый, к тому же никогда не терял ни одного из своих человеческих достоинств. Оказывается, он учился в Петербурге и был сыном офицера российского флота! И после этого утверждать, что Изенбек «плохо говорил по-русски»… Тут крылась какая-то новая загадка, тайна, которую Чумаков пока не мог объяснить. Он решил подробнее расспросить о Миролюбове и выяснить, что же это была за личность.