Лида и Вячеслав уселись на сухую траву у самой кромки поля.
– Смотри, метеорит! – Лида показала на вспыхнувшую искру, пронёсшуюся по небу.
– Успела загадать желание?
– У меня сейчас нет желаний, – ответила девушка, – просто хорошо и спокойно. Давно так не было. – Она сорвала несколько колосков и воткнула в волосы.
– Теперь вы – фея ночного поля. Повелевайте, чего желаете?
– Я устала повелевать, – Лида поправила волосы, – хочется побыть слабой и беззащитной…
Они гуляли до рассвета и, околдованные чудной ночью, открывали тайны неведомого. Сегодня они были духами леса, поля, луны и звёзд, и были с ними заодно, как это могут ощущать только люди, особенно когда в них пробуждаются сильные и глубокие чувства.
Лагерная смена пролетела как лёгкий сон. После её окончания они поехали к Лидиной маме вместе. Мама была, конечно, удивлена, поскольку про Чумакова ничего не знала. Но он быстро овладел её вниманием, рассуждая на всякие хозяйственно-экономические, политические и другие темы. Покормив их ужином, мама отправилась к себе, чтобы не мешать.
– По-моему, у твоей мамы грустный вид, – заметил Вячеслав, – кажется, я не произвёл на неё впечатления.
– Дело совсем не в этом, – ответила Лида. – Просто она вчера ездила в областную прокуратуру насчёт реабилитации своего отца, моего деда. Сейчас ведь многие обращаются по этому поводу, указ был о восстановлении справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период тридцатых – сороковых и начала пятидесятых годов…
– Да, я знаю, – кивнул Чумаков. – Значит, твоего деда репрессировали? А кем он был?
– Инженером-конструктором на заводе. Обвинили в контрреволюционной деятельности против советского строя и приговорили к высшей мере. Говорят ещё, что во время Гражданской войны белым служил. Но в деле, кроме обвинения, больше никаких сведений нет, а также данных о месте захоронения. Дали справку, что реабилитирован посмертно за отсутствием состава преступления. Бабушка тогда с двумя малолетними детьми осталась. А прадеда во время Гражданской войны убили, и прабабушка троих детей сама воспитывала. Я вот тоже своего отца не помню: умер, когда маленькая была. Так что в нашей семье одни женщины во главе, вот уже на протяжении трёх поколений… – печально улыбнулась Лида.
– Н-нда, – вздохнул Чумаков, – мои дед с бабкой тоже пропали без вести на бескрайних просторах Сибири. А дед по матери был красным кавалеристом-будённовцем, отец всю Отечественную войну прошёл… Сложные судьбы, переплетения, как отделить одно от другого: что – зло, что – благо? Давай не будем о грустном. – Чумаков обнял Лиду. – Теперь у тебя есть я, хоть и не совсем целый, но всё же мужчина, может, пригожусь?
Они вышли на улицу. Ночь стояла тихая и тёплая. Лида с Вячеславом поднялись на веранду, крыша которой представляла собой обширный балкон, увитый виноградом. Они срывали гроздья, кормили друг друга, вспоминали волшебные прогулки в лесу и долго и нежно целовались под звёздами, висевшими прямо над головой. Наконец отправились отдыхать. Лида принесла Вячеславу постель, и они уже не смогли расстаться. Это была их первая ночь, и опять всё было просто и естественно, как само дыхание. Их дружеские отношения плавно перетекли в отношения мужчины и женщины, и при этом дружба нисколько не ослабела, напротив, окрашенная волшебной аурой пробудившихся сильных чувств, стала дороже и прочнее.
После завтрака Чумаков уехал, его ждали накопившиеся дела.
Когда перемыли посуду, мама стала расспрашивать о Чумакове: что за человек, откуда, чем занимается. Услышав, что ему под сорок, выразила сомнение:
– Наверное, он уже не раз был женат, имел кучу женщин, может, и алименты на детей платит. Смотри, дочка, будь осторожна…
– Ну что ты, мама, – обняла её Лида, – Слава совсем не такой, он – особенный! До чего удивительно, – прошептала она, – что в этом мире смогла отыскаться душа, столь похожая на мою собственную!
Через месяц Чумаков приехал к Лидиной маме. «Официально, – как он сказал, – свататься». «Помолвка» состоялась в присутствии только их троих: Лиды с мамой и Вячеслава. Мама некоторое время сидела в растерянности, а потом с возгласом: «Что ж это я сижу?» – спохватилась и побежала с известием к бабушке.
Так для Лиды и Вячеслава началась новая семейная жизнь.
Они были открыты друг перед другом и уговорились делиться всем: мыслями, тревогами, обидами, чтобы устранять неприятное в самом зародыше. Вячеслав делился своим умением анализировать события и состояния, выяснять первопричины. Знал, чувствовал, что Лида это быстро поймёт.
Вначале она сердилась, когда Вячеслав начинал спрашивать, почему, например, у неё испортилось настроение.
– Ну, просто такое настроение, что я могу поделать?
– Пойми, Лидок, просто так ничего не бывает. Должна быть причина, и, если её не найти, не понять, тебе опять придётся расплачиваться плохим настроением.
Но Лиду сердила эта настойчивость, она замыкалась, и Вячеславу приходилось постепенно – шаг за шагом – доказывать необходимость подобного очищения во имя их любви и спокойствия. Когда же раз-другой удалось вычислить причину плохого настроения, Лида вдруг почувствовала вкус исследователя. Она стала проделывать мыслительные «процедуры» с большим интересом, искренне радуясь своим открытиям. А Вячеслав был счастлив ещё более.
Как-то Чумаков должен был уехать на несколько дней: в переводческом центре попросили сопровождать группу иностранных бизнесменов. Для молодых это была первая разлука. Непривычно смущаясь, Вячеслав пришёл к Лиде с толстой чёрной тетрадью.
– Вот тут, Лидок, хочу показать тебе мои записи… Прочти, пожалуйста, пока меня не будет…
Лида взяла тетрадь, внимательно посмотрела на Вячеслава, потом отправилась в комнату, порылась где-то на антресоли и принесла несколько тетрадок – толстых и тонких.
– Это мои дневники… Ещё со школы вела. Хочешь, почитай на досуге…
Вечером после работы Лида поужинала в непривычном одиночестве. Затем уселась на диван, по обыкновению поджав ноги, и, включив бра, открыла тетрадь Вячеслава. Вначале записи шли большей частью на французском, и Лиде приходилось то и дело заглядывать то в словарь, то в грамматику, чтобы лучше понять написанное. Это были в основном мысли, наблюдения, цитаты, какие-то «законы» типа: «Закон целенаправленности», «Закон гироскопа», «Закон обновления истин» и другие, смысл которых Лида не совсем поняла и решила расспросить о них позднее. Места на английском и немецком пришлось пропустить вообще. Потом записи пошли на русском, и Лида со вздохом облегчения отодвинула толстенный словарь и справочники.
Стиль письма Вячеслава был то сухой, то слишком описательный, как в учебнике, а чаще – краткий и сжатый. Чувствовалось умение составлять подробные деловые отчёты, иметь дело с канцелярщиной, но не с художественным словом. Лида же с детства увлекалась поэзией, сама писала стихи, в институте посещала литературно-художественную студию и имела достаточно тонкое чутьё, чтобы уловить в несовершенных строках Вячеслава среди «колдобин и рытвин» стиля отдельные места, которые буквально потрясли её. Вскоре она перестала замечать угловатость фраз и неудачное построение предложений, увлёкшись теми мыслями и образами, которые владели Вячеславом. Это было похоже на россыпь драгоценных камней, которые только следовало отобрать, почистить и отшлифовать, чтобы они засверкали всей силой своей красоты.