Битва веков - читать онлайн книгу. Автор: Александр Прозоров cтр.№ 35

Князей Оболенского и Куракина царь за участие в том же заговоре велел постричь в монахи, у князя Старицкого в наказание забрал земли у Вышгорода и Можайска и дал ему взамен в кормление город Романов на Волге — подальше от западного порубежья, от столь милых сердцу Владимира поляков и схизматиков.

Со стороны могло показаться, что этим и завершилось очередное противостояние искателей польской вольницы и сторонников царской власти. Однако запущенная в феврале 1565 года машина преобразований продолжала действовать — медленно, но неумолимо. Во взятых в опричнину землях Вологодских и Вяземских, Устюжских и Холмогорских, на берега Сухоны, Онеги и Северной Двины поскакали к поместным боярам опричники с жалованными царскими грамотами на наследные отчины и промыслы. И всем стало ясно, что указ пятилетней давности об отмене земельных сделок был издан не просто так. Иоанн задумал столь важные для единства Руси преобразования давно — но много лет день за днем откладывал их, опасаясь неизбежного кровопролития.

Однако первые годы реформ оказались на удивление спокойными. Большинство малоземельных бояр, получивших новое подтверждение своих старых имущественных прав, вообще не заметили разницы между прежней и новой жизнью. Для них, выходящих в походы сам-два, сам-три, правила исполнения ничуть не изменились, судить же и издавать законы в своей деревеньке им было некогда и не для кого. Помещики побогаче разницу почувствовали и возмутились. Однако протест свой ограничили отказом жить в опричнине и переездом в Казанский край. Таковых за первый год оказалось аж сто восемьдесят семей. Вдохновленный успехами, в следующем году Иоанн распространил опричнину на земли Мезенские, Костромские и Прикамские.

Среди всех этих перемен князь Сакульский неожиданно оказался в совершенно двусмысленном положении. С одной стороны — он вроде как принял волю государя об отказе от своих удельных прав. С другой — Карельский край в опричнину включен не был, Разрядный приказ никаких требований на служилых людей к нему не присылал.

Однако государь про князя отнюдь не забыл — и сразу после указа о расширении опричнины призвал к себе в Александровскую слободу.

Царскую резиденцию в этот раз было даже не узнать. Если на входе опричники стояли все же в шапках и кольчугах, опираясь на тяжелые рогатины, то внутри слободы все носили исключительно долгополые рясы, оружия на поясах не имелось, многие даже обзавелись тяжелыми нагрудными крестами размером с ладонь. Правда, нет-нет, да и поблескивали на пальцах «монахов» золотые перстни, а из-под подола выглядывали алые кончики щегольских сапог.

Иоанн тоже встретил князя в рясе и с крестом — причем не золотым, а деревянным, на простой пеньковой веревке. Тем не менее, при внешнем аскетизме, царь заметно окреп и похорошел, развернул плечи. Щеки больше не вваливались, глаза поблескивали молодо и озорно:

— Здрав будь, Андрей Васильевич! — милостиво кивнул свысока государь. Трона или стульев и его келье не имелось вообще, только пюпитр и шкаф, и правитель всея Руси неспешно прогуливался перед окнами, перебирая в руке четки. — Рад видеть тебя в своей обители.

У Зверева от этого внешнего монашества немедленно засвербило спросить: в каком месте послушники женщин прячут? Ведь и царь был женат, и опричники многие тоже от плотских утех не воздерживались. Но он все же промолчал. В конце концов, все знали, что истинную любовь Иоанн испытал лишь раз в жизни — к своей первой жене Анастасии. Остальные были данью политической необходимости — как нынешняя, черкесская княжна, связавшая кровными узами русский трон и далекие племена Кавказа, присягнувшие Москве на вечную верность. Опять же, главный долг любого правителя — это оставить после себя стране наследника. И учитывая высокую смертность в этом мире — по возможности не одного. Тут уж монах не монах — а долг супружеский изволь исполнять со всем тщанием.

— Молчишь?

— Внимаю, государь…

— Странно, Андрей Васильевич. При твоем нраве уж больно ты смирен.

— В том тебе при прошлой встрече поклялся, Иоанн Васильевич.

— С прошлой встречи нашей войско опричное чуть не втрое возросло, Андрей Васильевич. И подати в казну почти на треть, — задумчиво, словно вспоминая, сообщил Иоанн. Даже повзрослевший, он так и не избавился от привычки хвастаться перед тем, кто достаточно образован, чтобы понять тонкости происходящего.

— Год минувший первый без засух и заморозков оказался, — невозмутимо парировал Зверев. — Тысячи же детей боярских всего лишь из земства под личную твою руку перешли. Общее же войско числом ничуть не выросло.

— Я знаю, — кивнул Иоанн. — Но теперь они никогда меня не предадут, не изменят, в спину не ударят.

— Они — да, — согласился князь. — Вот только митрополит Афанасий в проповедях своих тебя за насилие над родами боярскими, за пролитие крови невинной что ни служба, так осуждает всячески. Глядишь, иных и уговорит.

— Митрополит Афанасий, духовник мой многолетний, по моей просьбе почившего митрополита Макария, наставника моего и от бесовства шуйского избавителя, на посту сем сменил и во всех сомнениях и тревогах моих со мной согласен, — остановившись, осенил себя знамением Иоанн. — Вместе со мной он скорбит о душах шести грешных бояр, что по моей вине смерть мученическую приняли. Вместе со мной об их душах он молится и о спасении моей души тоже молитвы возносит.

— Я думал, боярина Иону Кашина, брата казненного Юрия, опричники в стычке убили, когда задержать хотели? — удивился Зверев.

— Но по моему указу слуги мои за ним пришли, а потому и вина за грех сей не на них, а на меня ложится, — степенно ответил Иоанн. — И духовник мой, митрополит Афанасий, в сем со мной согласен.

— Понятно. Вместо того, чтобы утешить в несчастии, Афанасий тебя еще и корит!

— Тебе, чародею, не понять, что осознание грехов наших суть единственный путь к спасению духовному… — Судя по всему, шесть жертв своих преобразований, шесть грехов смертоубийства Иоанн надеялся отмолить. Вестимо, потому и повеселел, что ада перестал опасаться. И даже грех опричников на себя не моргнув глазом принял. — Однако же слаб стал здоровьем Афанасий ныне и просит по немощи телесной от служения митрополичьего его отпустить.

— Я в митрополиты не пойду! — испугался Зверев.

— Да уж, колдуна в митрополитах у нас еще не было! — не выдержав, весело расхохотался царь. — Вот уж поскромничал так поскромничал!

— Отчего тогда призвал, государь?

— Нужен. — Отсмеявшись, государь снова принялся за четки, посерьезнел. — До сего часа на посту митрополита неизменно люди богобоязненные и душой чистые состояли. Каждого знал я много лет, каждому душу открывал на исповеди не единожды, в каждом укор али поддержку находил сомнениям своим. Они не токмо наставниками, но совестью моей были. Им, ровно себе, доверял. Ныне же так вышло, что духовники мои оставляют меня, а иных иерархов не знаю я вовсе. А кого знаю, не радуют вовсе. Многие в пустых тяжбах и ссорах замешаны, за землями и пожертвованиями ровно стервятники охотятся. Пусть не для себя, для обители, однако же корысть, стяжательство им куда более присущи, нежели молитва тихая и служение Господне. За родичей своих многие ратуют, на заслуги их не глядючи…