Войско двигалось по бескрайней равнине, покрытой высокой травой, которая в преддверии наступавшей зимы начинала жухнуть; уже виднелись целые участки, где она посохла, где-то ее зеленый цвет потускнел, утратив яркость и свежесть, она стала жесткой, ломкой. Вдали, у края земли, виднелись всадники, это авары следили за передвижением славянского войска.
К Сбигневу подскакал Само, глаза его возбужденно блестели, он уже жил предстоящими боями и сражениями.
— Как самочувствие, воевода? — азартно выкрикнул он, подняв коня на задние ноги.
— Боевое. Дружина жаждет встречи с противником.
— Перед тобой расстилается Паннония. Прогоним аваров, поселяйтесь здесь своим племенем. Земля здесь такая, что воткни кол, он даст корни. Распашете, засеете, засадите яблонями и вишнями, смородиной и виноградом, через несколько лет будет уже не степь, а цветущий земледельческий край!
— Сначала надо противника победить…
— Одолеем! За тем и пришли на эти равнины.
На четвертый день показалось войско противника. Передовые отряды сцепились в первых схватках, по полю понеслись кони, потерявшие седоков. Воины подобрались, подтянулись, лица их посерьезнели, а взгляды невольно обращались в сторону врага.
Полки с ходу развертывались в боевую линию, занимали указанную Само позицию. Сбигневу он приказал пока встать на левом крыле.
— Почему — пока? — спросил воевода.
— Посмотрим боевое построение аваров, — ответил тот, вглядываясь в передвижение отрядов неприятеля. — Часто они ставят катафрактарию в центре и идут клином, могут разрезать нас пополам и добить по частям. В этом случае я брошу конницу на оба крыла и попытаюсь окружить вражеский клин. Но порой аварские военачальники ставят тяжеловооруженную конницу в линию, тогда и у меня будет иное построение. Главное — избежать общеизвестного, избитого образца, к которому может приспособиться противник, всегда изобретать что-то новое, неожиданное, но с учетом его намерений. В этом причина моих прежних побед над аварами.
— Кто может справиться с катафрактариями и отразить удар? Наверное, только тяжеловооруженная конница? — спросил Сбигнев.
— Нет. Против них я ставлю пешую рать. Только она в состоянии бороться с бронированными всадниками, — ответил Само.
Сбигнев вывел свою дружину на левое крыло войска, развернул в боевой порядок. Он видел, как перемещаются отряды противника, и старался определить, в каком порядке они пойдут в наступление. Однако неожиданно выскочило большое число конников, они стали скакать вдоль всего строя, поднимая облако пыли. Скоро эта пыль закрыла все построение, из-за пыли замысел врага было невозможно разгадать.
Но вот пыль осела, и стало ясно, что в центре аварского войска встал клин катафрактарии, на краях его расположились легковооруженные воины. Тотчас от Само в разные стороны поскакали гонцы с приказом воеводам поменять места и занять новые позиции. Дружина Сбигнева оставалась на левом крыле.
Наконец на поле боя установилась тишина, которая предшествует жестокому сражению. Она длилась недолго, но всем показалась вечностью. Но вот над аварским войском взметнулись знамена и стяги, зазвучали рога и барабаны, строй противника колыхнулся и двинулся вперед, сначала медленно, но потом все убыстряя и убыстряя шаги.
Славянское войско стояло на месте неподвижно, только легкое колебание прокатилось по его рядам — это воины принимали удобное для себя положение.
У аваров вскоре вперед выдвинулся клин катафрактарии, нацеливаясь на центр славян. Там стояли пешие воины. Передняя линия их по команде встала на колени и уперла тупые концы длинных пик в землю, а острие нацелив на уровень груди коней; второй ряд положил свои пики на плечи первого, и их стальные наконечники оказались на той же высоте; так же поступили остальные линии.
Передние ряды катафрактариев со всего маху налетели на острия стальных пик. Взметнулись смертельно раненные кони и тут же падали, подминая под себя всадников. Вражеских воинов кололи пиками, стаскивали с седел баграми, пешцы ныряли между ними, засапожными ножами приканчивая беспомощно лежащих, закованных в броню аваров, вспарывали брюхо коням… Оставшиеся в живых катафрактарии пробивали себе дорогу длинными пиками, бились мечами, но на месте погибших вставали все новые и новые бойцы. Строй пешцев держался непоколебимо. Над равниной раздавались звон металла, яростные крики людей, ржание коней, и все это сливалось в один жуткий, протяжный гул жестокого боя.
Но всего этого не видел Сбигнев. На его дружину накатывалась толпа вражеских воинов. Они бежали, яростно размахивая мечами и пиками, он видел уже их свирепые лица, разинутые рты, слышал громкие призывные крики. И каким-то особым чутьем уловив нужный момент, послал вперед своего коня, крикнув во всю силу голоса:
— Ратуйте, братцы!
Встречный бой — самый жестокий бой. Все закрутилось, завертелось, перемешалось; люди кидались друг на друга, поражая оружием, хватая за горло, катаясь в смертельных объятиях по земле, их диким злобе и изуверству не было границ.
Сбигнев вертелся на своем коне, длинным мечом раздавая удары направо и налево. Он не беспокоился, что на него нападут с боков, там его защищали телохранители, готовые положить голову за своего воеводу. Поэтому он глядел только вперед, выискивая все новые и новые жертвы. Одновременно какое-то особое чутье военачальника улавливало ход сражения, определяло, кто кого пересиливает в тот или иной момент. Сначала бились на равных. Но скоро закованные в броню словенские дружинники стали брать верх. Все больше и больше легковооруженных пеших аваров ложились на землю, забываясь вечным сном. Дружинники, словно опытные дровосеки в мелколесье, прорубались сквозь нестройную толпу, а вскоре погнали ее, нещадно рубя мечами и поражая пиками и дротиками.
Был сломлен и левый край аваров. В то же время катафрактариям не удалось прорваться в центре, они застряли в глубоком построении пешцев, не в силах преодолеть заслон из острых стальных наконечников пик. Этим воспользовался Само, кинув в обход вражеского войска свою дружину. Видя опасность окружения, аварский военачальник приказал отступать. Умело распоряжаясь своим резервом, он сумел отразить нападение дружины и вывел свои отряды в открытую степь. Огрызаясь, катафрактарии перестроились из клина в боевую линию и, несмотря на все усилия славян смять их, довольно организованно отступили, защитив от разгрома и уничтожения остатки сил. Рано наступившая темнота заставила прекратить боевые действия.
И тут небо вдруг заволокло плотными тучами, пошел пушистый снег, стало холодно. Кое-как удалось разжечь костры, люди жались к ним, стараясь согреться. Ночь прошла спокойно.
С восходом солнца, дав воинам позавтракать, Само начал преследование противника. По пути попадались брошенные телеги с разным добром, палатки, оружие, тяжелое снаряжение, трупы воинов, умерших от ран; видно, авары торопились и не сумели подобрать их для похорон.
Сбигнев, двигаясь впереди дружины, внезапно напал на возок, одиноко стоявший среди степи. Возле него он заметил девушку в потрепанном платье и жалкой накидке, в стоптанных башмаках на босу ногу. «Как она не замерзла в таком одеянии?» — подумал он, соскочил с коня, подошел к ней.