Стужа - читать онлайн книгу. Автор: Рой Якобсен cтр.№ 18

— Вон там, за утесом. — Он показал, где именно.

Мальчонка кивнул и в некотором замешательстве поднялся на корабль, меж тем как Гест с Тейтром двинулись к означенному утесу и схоронились за ним. Немного спустя пришел Хельги — большеротый здоровяк средних лет, в длинном темно-красном плаще, наброшенном на богатырские плечи; насколько мог видеть Гест, безоружный. Черты лица грубые, ростом примерно как Тейтр. Из-под жестких черных волос смотрели спокойные, любопытные глаза. На правой руке уцелел один-единственный палец — большой. Гест обратил внимание, что по сторонам Хельги не озирался и словно бы ничуть не опасался угодить в засаду. Бросив беглый взгляд на условный знак Клеппъярна — погнутую серебряную монету, — он испытующе воззрился на Тейтра и, наконец, снова посмотрел на Геста.

— Стало быть, ты и есть убийца Вига-Стюра, — задумчиво произнес он. — А это — дикий человек, который шел с тобой через горы?

— Ему тоже надо в Норвегию, — сказал Гест.

Но Хельги вроде как не слышал. Судя по всему, размышлял. Потом кивнул на монету и поинтересовался, откуда Клеппъярн ее взял.

— Она из Англии, — ответил Гест. — Вы же были в Англии с конунгом Олавом. А прежде — в Дании, в дружине конунга Олава Синезубого.

Хельги кивнул, снова погрузился в раздумья, пожал плечами и, указав на расположенный невдалеке мыс, сказал, что в бухте за этим мысом они найдут тюки с сермягой и прочим добром, а также одежду и еду; в этих-то лохмотьях, какие на них сейчас, на люди показываться никак нельзя. Еще им надобно подстричь волосы. А вечером, когда народ угомонится, они должны прийти с товарами на корабль: дескать, торговцы, договорились с Хельги о перевозе. Тейтр пускай изображает немого, говорить будет Гест, и как можно меньше.

— Никто на борту знать не знает, кто вы такие, за исключением Кольбейна Клина, совладельца корабля. Скажете, что вы с полуострова Мельраккеслетта, там ни у кого родичей нет. Отплываем завтра же.

Возле бухты Гест с Тейтром нашли все, о чем говорил Хельги. Большую часть еды Тейтр отдал Гесту, потом спросил, откуда он знает, что ему, Тейтру, тоже надо в Норвегию. Гест озадаченно посмотрел на него:

— Так ведь здесь тебе оставаться нельзя.

— Я никогда не бывал в чужих краях.

— Я тоже.

Тейтр призадумался и сказал, что не уверен, хочется ли ему уезжать.

— Здесь тебе оставаться нельзя, — повторил Гест.

— Я не ведаю, что там. — Тейтр кивнул вдаль.

Гест улыбнулся:

— Там Йорсалаланд и Сикилей. [22]

— А что это такое?

Гест рассказал про Йорсалаланд и про Сикилей, рассказал то, что в свое время слышал от Эйнара о раскаленных морях песка, которые зовут пустыней, о великом множестве людей в белокаменных городах, о несметных сокровищах и дворцах, о языке, на котором говорил новый Бог, тот, что в непостижной мудрости своей отдал на распятие собственного сына, дабы тот кровью своей искупил людские грехи, спас человеков, это скопище грешников и несчастливцев.

Тейтр раз-другой качнул могучим торсом, заслонил лицо, подождал, пока Гестов рассказ уляжется в голове, и тихонько произнес:

— Не по душе мне море. И корабли тоже.

Гест сказал, что корабль Хельги — самый большой кнарр, [23] какой ему доводилось видеть, берет на борт шестьдесят человек с товарами и оружием и притом надежен, как суша.

Тейтр все еще сомневался. Взял в руки нож, которым резал мясо, поглядел на него в точности так же, как немногим раньше смотрел на топор, нежданно ставший его собственностью. Гест невпопад спросил, откуда у него этот нож. Тейтр не ответил, только с усталым видом протянул ему нож и повернулся спиной: дескать, давай режь волосы.

В сумерках они поднялись на борт. Хельги встретил их как старых знакомых, громко завел с Гестом разговор о людях, о которых тот слыхом не слыхал, дал каждому по кожаному спальному мешку и указал место на палубе подле кормового помещения, каковое занимали он сам и Кольбейн. Кольбейн тоже вышел поздороваться, был это опять-таки норвежец, но малорослый, щуплый, намного моложе Хельги, одет в серую сермягу, как все матросы. Подобно Хельги, он заговорил с Гестом как с давним знакомцем, упомянул даже про отца его и про Мельраккеслетту, после чего, посмеиваясь, удалился.

Наутро погода по-прежнему была ясная и безветренная. Тем не менее Хельги приказал спустить корабль на воду и загрузить самый тяжелый товар. Палатки разобрали, перенесли на борт. Кольбейн собирал гребцов. Когда они вышли из фьорда, солнце стояло уже высоко, но ветра все не было и царила мучительная духота.

Ни в этот день, ни на следующий попутного ветра так и не дождались.

Утром третьего дня Гест пропел нид про Онунда и едва успел закрыть рот, как один из исландцев встал с лавки, на которой лежал, и не спеша направился к нему, как будто бы с любопытством. Впрочем, выражение его лица быстро изменилось. Исландец сказал, что знает, кто он такой — убийца Вига-Стюра, Торгест сын Торхалли, а вот сам он в дальнем родстве со Стюром.

Тейтр — он притворялся спящим — смекнул, что происходит, вскочил и стал между ними, размахивая руками и недвусмысленно давая понять, что отправит исландца за борт, коли тот приблизится к Гесту.

Подоспевший Хельги выслушал обвинения, в том числе по адресу Тейтра. Кормчий позволил исландцу высказаться до конца, обезоруживающе улыбнулся и в свою очередь сказал, что утверждения его совершенно беспочвенны, малыш Атли никакой не убийца, да и не скальд вовсе, просто повторяет стихи, слышанные от других.

— Спой-ка нам из Эгиля, [24] — бросил он через плечо.

Гест, помедлив, пропел начальную строфу «Выкупа головы».

— Очень к месту, — сухо заметил Хельги, но добавил, что в знак доброй воли Гест должен уплатить обвинителю небольшой выкуп за то, что произнес обидные стихи про Онунда.

Гест опять помедлил, однако сделал как велено. Исландец, недовольно ворча, принял выкуп, метнул свирепый взгляд на Тейтра и вернулся к веслам. Тейтр пошел за ним следом, сел обок, всей пятерней ткнул себе в разинутый рот, сокрушенно помотал головой, издал горлом несколько натужных рыгающих звуков, в результате исландец брезгливо отвернулся, а все остальные с облегчением рассмеялись.

Гест так и сидел с открытым кошельком в руках и смотрел на подаренное теткой серебро, он успел пересчитать деньги и обнаружил, что там куда больше трех марок. Потом, представив себе Хельгу, поневоле признал, что лицо ее слилось в памяти с материнским, хотя облик и голос не забылись, как наяву он услышал ее слова: «Аслауг получит хорошее приданое». Тут он опять почувствовал голод, и эта мысль исчезла, как и все прочие. Не умею я терпеть голод и холод, подумал он, но сейчас хотя бы солнечно и тихо.