Это было в Праге - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Брянцев cтр.№ 48

— А что это за бумажки? — нерешительно прервал его Гавличек.

— В них правда, Карел. — Ярослав бережно извлек из пачки один листок. — Воззвание коммунистической партии. И начал читать:

— «…после того как Гитлер при помощи своей словацкой агентуры отторгнул Словакию от республики и подчинил ее своей власти, он вторгается на чешскую землю с целью ее захвата и порабощения чешского народа. Вся вина за порабощение народов Чехословакии падает на внутреннюю реакцию, ибо она парализовала оборону республики в момент, когда республика была полна сил, и предательски капитулировала. Когда реакционеры взяли власть в свои руки, они утверждали, что полная капитуляция — это единственный путь спасения народа. Они преследовали коммунистов, которые вели борьбу против угнетения народа, и доказывали, что путь капитуляции приведет народ к гибели, к новой Белой Горе [1] . Это предостережение коммунистов подтвердилось. И теперь чешский народ и чешская нация хорошо понимают, что один лишь путь мог оградить народ от этих бед и один лишь путь сейчас может привести народ к спасению: путь сопротивления, обороны, борьбы.

Народ, встав лицом к лицу с гитлеровскими захватчиками, изгонит из своих рядов предателей и трусов, плотно сомкнет свои ряды, как он всегда это делал, защищая свое национальное существование. Неодолимое единство всех сил народа, упорное и энергичное сопротивление на всех участках борьбы будет ответом на удары, наносимые чешской нации. И рабочий класс, который столько раз уже стоял в первых рядах национальной обороны, станет опять несгибаемым оплотом национального движения сопротивления. Коммунисты, приложившие все усилия для того, чтобы отвести от страны тяжелые удары, перед лицом всего народа заявляют, что они будут самоотверженно и смело бороться за восстановление полной свободы и независимости чешской нации…»

Ярослав закончил.

Гавличек протянул руку к пачке листовок и сказал:

— Оставь их мне, Ярослав. Я все сделаю…

Очередная директива штандартенфюрера СС фон Термица гласила:

«Демонстрация состоится в начале завтрашнего дня, а парад — в зависимости от того, будет ли иметь успех демонстрация. В том и другом случае участие приму я. Вас обязываю: 1. Немедленно связаться с „Филином“ и передать ему указание — обеспечить нам полное гостеприимство, оставить в своем аппарате только лиц, изъявляющих добровольное желание на сотрудничество с нами, исключить возможность каких бы то ни было эксцессов, обструкции, открытого недоброжелательства, а тем более проявлений сопротивления. 2. Еще раз пересмотреть интересующие нас списки, сверить их, уточнить адреса, уделив максимум внимания каждой фамилии. 3. Организовать непрерывное наблюдение за „активистами“, с которыми надлежит познакомиться в первую очередь».

Обермейер перечитал расшифрованную телеграмму несколько раз и, подняв острые плечи, потер руки.

— За меня, господин штандартенфюрер, — проговорил он вслух, — можете быть абсолютно спокойны. История с «Дейч-Хаусом» никогда не повторится.

Условное имя «Филин» принадлежало начальнику чехословацкой полиции.

«Надеюсь, с ним я найду общий язык, — подумал Обермейер и встал. — А теперь в Прагу. Тут мне делать больше нечего».

Он подошел к платяному шкафу, вделанному в стену, открыл дверцу и вынул форменную шинель с эсэсовскими шевронами и с погонами гауптштурмфюрера СС.

Повесив шинель на стенную вешалку, он долго любовался ею: то рассматривал вблизи, то с расстояния нескольких шагов. Наконец он надел ее на себя. Он давно изучил все свои физические недостатки: костлявость, худобу, сутулость, плоскогрудие. Но в этой форменной шинели, в фуражке с высокой тульей он был неузнаваем. Сшитая мастерской рукой, шинель выполняла роль жесткого суконного футляра, который скрадывает все врожденные дефекты фигуры. Из зеркала на Обермейера смотрел высокий, статный, широкоплечий эсэсовец.

«Появиться бы сейчас в таком виде в Праге, — мелькнула тщеславная мысль. — Первым из первых… Но что случилось бы? А? Отколотят? Убьют?» Он отошел от зеркала к противоположной стене и, прищурив глаза, чеканным шагом направился навстречу своему отражению. «Нет, нет… В такой ситуации рисковать неуместно. Спешка может стоить жизни».

Обермейер снял шинель, фуражку и осторожно уложил их в большой плоский чемодан. Туда же он положил «Вальтер» в кожаной кобуре, широкий поясной ремень, шведский карманный фонарь, фотоаппарат и планшетку.

— Как будто все, — сказал он, захлопывая крышку чемодана.

В Праге, не соблюдая никакой конспирации, Обермейер посетил начальника полиции, нужных ему агентов и в «Дейч-Хаусе» встретил Жана.

Они сели за шахматный столик друг против друга.

— Ну, выкладывайте, — скомандовал Обермейер, остановив на собеседнике свои водянистые, прозрачные глаза.

Жан, по усвоенной привычке, оглянулся, прежде чем начать говорить. Обермейер подумал неодобрительно: «Тоже мне конспиратор! Уж теперь-то можно не оглядываться, пришли другие времена».

— Вы полагаете, нам больше нечего опасаться? — спросил Жан, разгадав мысли своего патрона.

Обермейер не любил, когда кто-нибудь угадывал его мысли, а потому ответил резко:

— Я ничего не полагаю. Выкладывайте, что у вас есть.

Жан виновато потупился.

— Я вчера видел в Братиславе одного английского журналиста. Он сказал мне, что ничего хорошего немцев в Праге не ждет. Да, и прибавил очень язвительно: если словаки сумели уберечь Карлтон-отель от клопов, то от прусаков не уберегли. Это по поводу того, что в Карлтоне обосновался штаб германского консульства. Очень дерзко разговаривает. Горячая голова.

— Ничего, фюрер охлаждал и не такие горячие головы. А зачем в Братиславе торчит этот английский журналист? Что он там выглядывает?

— Журналист собирается в Будапешт и хочет там обязательно проникнуть к адмиралу Хорти.

— А что большеголовый?

— Тисо?

— Да.

— Он сам снял с себя арест, покинул иезуитский монастырь, перебрался на ту сторону Дуная и отправился в Берлин.

— Это я знаю. Лукаша вы разыскали?

Жан беспомощно развел руками.

— Ничего не получается. Видимо, он действительно уехал из Праги. За его квартирой я тоже наблюдал: кроме Нерича и железнодорожника Гавличека, туда никто не заходит.

— А кто такой Гавличек? — заинтересовался Обермейер.

— Человек смирный. По всем данным, стоит вне политики.

Глаза Обермейера как бы остекленели. Он сосредоточенно обдумывал, что предпринять для розысков коммуниста Лукаша, включенного в список лиц, подлежащих аресту. Нерич ничего сделать не смог или не захотел. А теперь, с его отъездом в Будапешт, остается одно: неотступно следить за квартирой Лукаша.