2
Утром Божену разбудил сильный грохот в дверь. Она вскочила с кровати. На дворе уже было светло. Думая, что пришел Гавличек пли Слива, она быстро накинула на себя халат и, не окликая пришедшего, открыла дверь. В комнату вошли два полисмена и человек в штатском.
— Фамилия? — требовательно спросил человек в штатском.
— Лукаш, — ответила Божена.
— Где ваш отец?
— Не знаю. Он давно уехал из Праги.
— Так… уехал, и дочь не знает куда. Обыщите квартиру, — приказал незнакомец и, вынув из кармана пальто портсигар, бесцеремонно расположился на диване.
Глава двадцать вторая
Этой ночью Карел Гавличек сидел в своей холостяцкой квартире у радиоприемника. Светящийся глазок радио бледно и неуверенно освещал скромную обстановку небольшой комнаты: железную кровать, маленький диван, простенький шкаф для платья, стол и четыре стула вокруг него.
Гавличек вел почти затворническую жизнь. Обычно, кроме Сливы и Лукаша, он ни к кому не заглядывал и редко принимал у себя знакомых. Основное свое время он отдавал работе, а в свободные часы или играл в шахматы или шел в пивную. Когда Лукаш исчез, Гавличек и вовсе перестал выходить из дому; долгие вечера он коротал у приемника или за чтением газет.
Расписание передач всех радиостанций он знал назубок и в определенный час включал приемник. Больше всего его интересовали передачи подпольной радиостанции; вот уже месяц, как он каждый вечер ловил ее волну.
Когда эфир донес знакомые звуки, Гавличек поудобнее расположился у радиоприемника и весь ушел в слух.
Диктор подпольной станции «Черна Висилачка» сообщил о выезде в Берлин президента Гахи и министра иностранных дел Хвалковского для переговоров с Гитлером. От этого визита ничего доброго ждать не приходится: президент и министр иностранных дел предадут республику, покорно примут ультиматум Гитлера и возвратятся в Прагу на штыках немецких войск. Гаха и Хвалковский предатели. Гаха в прошлом — австрийский гофрат. Будучи председателем суда, он сумел выслужиться перед Берлином, оберегал гестаповцев, отменял приговоры гейнлейновцам, снискал доверие Гитлера. А Хвалковский? В нем только и есть чешского, что имя — Франтишек! Образование он получил в Лондоне, почти всю жизнь провел за границей, его жена и дети даже не говорят на родном языке и считают это признаком хорошего тона. Хвалковский — рьяный поклонник Муссолини, человек с подмоченной репутацией. Разве дороги ему интересы чехословацкого народа?..
Слушая передачу, Гавличек и не заметил, как в комнату вошел Лукаш.
— Вот ты чем занят, Карел, — проговорил Ярослав, — слушаешь передачу «Черны Висилачки»? А ты знаешь, что за это можно в тюрьму угодить?
Гавличек вздрогнул от неожиданности и поспешно выключил радиоприемник.
— Да не бойся, — добавил Лукаш, — я же никому не скажу.
Только теперь Гавличек узнал друга и успокоился.
— Я и не верил, что ты уехал, Ярослав. И знал, что придешь ко мне.
— А ты, как я вижу, не так-то уж чураешься политики, — сказал Лукаш с усмешкой. Он не мог скрыть своего удивления, застав друга за слушанием передач подпольной радиостанции. Это никак не мирилось с его представлением о Кареле, робком и замкнутом человеке.
Верный себе, Гавличек отделался молчанием.
Ярослав сбросил пальто и опустился на маленький диванчик, издавший под его тяжестью жалобный стон.
Давно не был Ярослав у Карела, очень давно… Когда в последний раз он навестил приятеля? Ярослав не мог этого вспомнить. Ничего не изменилось в конурке Гавличека, словно время остановилось тут.
— Ну, как живешь? — спросил Гавличек.
— Да как тебе сказать… Живу как будто неплохо.
— Я часто вспоминаю о тебе, — признался Гавличек.
— Спасибо.
Закурили.
— Что там у нас, на узле? — спросил Ярослав.
— Перемен не наблюдается, — ответил Гавличек.
— Значит, все тихо?
Гавличек усердно разглядывал свои мягкие туфли. Вновь установилась тишина.
— Ты правду говори, — твердо произнес Ярослав. — Не крути.
Он всегда немного грубовато говорил с Карелом, и тот никогда на него не обижался: уж таков был Лукаш.
— Плохо, Ярослав, — начал он и низко опустил голову, будто стыдился того, что говорил. — Обид много… Людвига, Яна, Вовчка арестовали. У Вовчка и жену посадили. Рабочие бунтуют, грозятся. Вчера Любомир отказался вести состав в Остраву. За него поехал Зденек.
Слова с трудом вылетали из его горла, будто Гавличек силком удерживал их. Ярослав настороженно слушал.
— Злоба накипает в сердце, — продолжал Гавличек все так же медленно. — Что же дальше будет?
Он оторвал свой взгляд от туфель и поднял голову.
— А дальше будем драться, — почти угрюмо проговорил Ярослав. — Нам не дают покоя, но и врагам его не видать. Нужно будет умереть — умрем, но кой-кого и из них прихватим с собой на тот свет.
Гавличек спросил:
— Немцы придут в Прагу?
— Придут… Разве не видишь, к чему дело клонится?
Гавличек тяжело вздохнул; видно, он никак не мог избавиться от тяжелых мыслей, угнетавших его.
Снова помолчали.
— Ты сегодня работаешь? — спросил Ярослав.
— В двенадцать заступаю.
— А что скажут ребята, если я появлюсь на узле? — вдруг спросил Ярослав.
Гавличек нахмурился.
— Ты что, в уме?
— Кажется.
— То-то, что кажется! Тобой полиция интересуется. Меня спрашивали. И сюда на квартиру заглядывали.
— Понятно, — заметил Ярослав, — а мне все-таки необходимо побывать на узле.
Гавличек еще сильнее насупился.
— Умный ты человек, а говоришь ерунду.
Ярослав сдержал улыбку.
— Представь себе, дело такое, что доверить некому.
— Так уж и некому, — пробурчал Гавличек.
— Чего же лучше, если я ошибаюсь. — Сказав это, Ярослав сунул руку под пиджак, за ворот рубахи, и вытащил оттуда стопку листовок, аккуратно скрепленных шпагатом… — Видишь, для чего мне нужен надежный человек? Надо раздать это рабочим, а что останется, разбросать всюду, где можно… Может быть ты, Карел, возьмешься это сделать?
Гавличек остановил свой напряженный взгляд на пачке листовок.
— Ты мне друг, Карел, — продолжал Ярослав, — ты хороший, честный рабочий. Но пора стать вдобавок к этому и хорошим патриотом. Пойми, жизнь неуклонно движется вперед, а Карел Гавличек стоит на месте. Он надеется, что жизнь обойдет его сторонкой. Нет, дорогой, ошибаешься! Если будешь отсиживаться в стороне от борьбы, жизнь все равно тебя собьет с ног и швырнет на землю.