Столетняя война - читать онлайн книгу. Автор: Жан Фавье cтр.№ 115

Дюгеклен и герцог Беррийский отправились в Овернь и Жеводан, чтобы усмирить там нескольких рутьеров. Здесь коннетабль и умер, 13 июля 1380 г., близ Шатонёф-де-Рандон. Карл V успел устроить ему гробницу в Сен-Дени, прямо напротив той, которую он подготовил для себя.

В то же время заклятого противника дома Валуа, графа д'Эврё и короля Наваррского, ждал настоящий провал. Король Кастилии Энрике Трастамарский верно соблюдал долг признательности королю Франции, который принял его у себя в стране и поддерживал до окончательной победы: кастильцы в свое время побывали при Ла-Рошели, под Шербуром, на английском побережье. И Энрике хорошо помнил об англо-наваррском союзе, который некогда укрепил в ущерб ему престол Педро Жестокого. Так что у него были два основания откликнуться на призыв Карла V, когда тот после раскрытия новых заговоров Карла Злого пожелал, чтобы Кастилия напала прямо на Наварру. Кастильская армия осадила Памплону, в то время как флот атаковал с моря английский гарнизон Байонны. До предела эксплуатируя союз с Англией — единственный, который у него остался, — Карл Злой отправился в Бордо. Он получил несколько подкреплений, которые привел к Байонне. Это не спасло Наварру.

В 1379 г. позицию Карла Злого отстоять было нельзя. Он попросил о перемирии и был вынужден отдать за это в залог главные замки своего королевства. В то же время он влез в долги, чтобы оплатить бесполезное вмешательство англичан. Но, поскольку он уже не получал дохода от своих нормандских доменов, первые кредиторы забрали доход от Наварры, и его подданные дали ему понять, что устали оплачивать политику, которая их почти не касается. Он не мог расплатиться, и его ждал политический крах в самой Наварре. До самой смерти в 1387 г. тот, кто был одним из первых французских баронов и в чьих жилах, как и в жилах Эдуарда III, текла кровь Филиппа Красивого и Людовика Святого, отныне испытывал бессильную горечь от того, что ему не хватило совсем немногого, чтобы прожить великую жизнь.

Новые заботы

Европейское равновесие менялось быстро, особенно в том самом 1380 г., когда 16 сентября умер Карл V, который, почтив на смертном одре терновый венец и французскую корону, счел своим долгом в последнем приступе угрызений совести, усомнившись в своем праве, отменить подымную подать и тем самым лишить сына всяких средств для управления страной.

В Англии у ребенка Ричарда II были другие заботы, кроме Гиени и Бретани. В Лондоне вот-вот должно было вспыхнуть восстание.

В Кастилии Энрике Трастамарский — его также называли Энрике Великолепным — умер в мае 1379 г., а его сын больше тяготел к Португалии, где имел некоторые права, чем к Франции, где не мог ничего выгадать. Долги отца не были его долгами.

В империи в конце 1378 г. умер Карл IV. Вацлав проявлял мало интереса к королевству Валуа, с которым его отца и деда связывало столько личных связей и интимных воспоминаний. Король Чехии, прибывший в Креси умирать с оружием в руках, и брат французской королевы, готовый вступиться за нее в напряженной ситуации внутри французского политического общества, остались в далеком прошлом.

К тому же началась схизма. Начиная с лета 1378 г. у христианского мира было две главы, и Европу раскололи новые трещины в зависимости от того, чью сторону, по убеждению или из смирения, приняли монархи, — римского папы Урбана VI или Климента VII, который во многих отношениях выглядел креатурой Франции (сначала французских кардиналов, потом короля) и, естественно, обосновался в Авиньоне из соображений удобства и осторожности.

Раскол между монархами отразил внутри церкви антагонизмы, порожденные прежними конфликтами, ни в малейшей степени не имевшими церковного характера. В Европе видели, что Карл V пользуется благосклонностью папы, заключая выгодные браки. Что же удивительного, если в Великой схизме Запада король Франции признал одного папу, а король Англии — другого? Но этот раскол выразился, независимо от выбора папы, в том, что политические границы стали более отчетливыми. В диоцезах, где сенешали Валуа и сенешали Плантагенетов, несмотря на перемирия, вели войну на истощение, которую простой народ ощущал на себе столь же остро, как и редкие сражения, началась еще и церковная война. Порой бывало два епископа, часто — два сборщика папских налогов.

Породив соперничество из-за таинств, проповеди, обложения податями, этот конфликт — которого не знали страны, где решения за всех принимала королевская власть, избавляя от нравственного выбора, — делал кризис христианского мира намного более болезненным для верующих Гаскони или фламандских земель Франции и империи, чем для жителей мест, где Великая схизма представлялась делом политиков и духовенства. Для среднего парижанина схизма была раздором пап и королей, а также одной из забот магистров университета, но никто не сомневался, что рукоположения действительны и кюре законен. Было известно, что есть два папы или, скорей, что другие признают антипапу. Но в Париже папой считался Климент VII, а в Лондоне — Урбан VI. Для бордосцев же этот вопрос был еще не решен.

Людовик Анжуйский, последнее воплощение политического общества в месяцы, когда уходили главные персонажи трагедии, увидел блеск иных перспектив, чем пост королевского наместника в Лангедоке. В Неаполе королева Джованна возымела намерение передать новому Анжуйскому дому, то есть как раз брату Карла V, корону, некогда преподнесенную первому Анжуйскому дому, то есть брату Людовика Святого. У Джованны Анжуйской не было наследника, и она оказалась в затруднительном положении. Ей нужен был одновременно наследник и защитник. 29 июня 1380 г. она усыновила Людовика Анжуйского.

Но королевство Неаполитанское было в плохом состоянии, и герцог Людовик знал, что ему практически придется его завоевывать. Экспедицию решили облечь в привлекательные цвета крестового похода. Заняв деньги у авиньонского папы и обязавшись силой открыть ему ворота Вечного города, Людовик Анжуйский ловко смешивал оба вопроса, чтобы в конечном счете завоевание Южной Италии финансировал Климент VII. Это значило, что за анжуйские амбиции заплатит французское духовенство.

В самом Париже у принцев были другие заботы. Восхождение ребенка на престол выдвигало их на первый план. Сразу же столкнулись интересы одних и других. В Королевском совете герцог Анжуйский готовил свое итальянское предприятие, но в том же Совете Филипп Бургундский оберегал экономические интересы своего нового государства, а Иоанн Беррийский и Людовик Бурбон искали своих выгод. Идти сражаться в далекие земли значило уступить место другим. Нужно было захватить Совет. Эта потребность породит новую фазу Столетней войны.

Пока что ситуация стабилизировалась. В самом деле, что оставалось у английского короля от Аквитании, которая была наследием его предков?

Вокруг Бордо английская Гасконь простиралась от Блея на Жиронде до Кастийона на Дордони, до Риона на Гаронне и до Буша на океанском побережье. За Байонной англичане сохраняли Дакс и Сен-Север-сюр-л'Адур. Это было все.

Бордо, расположенный в сердце этой сократившейся сеньории, страдал. Экономика терпела урон из-за отрезанности от ближайших земель, из-за ненадежности морских сношений. В периоды больших неурожаев в 1373, 1374 и 1375 гг. приходилось завозить из Англии зерно и бобы, чтобы выжить. Но экспорт вина резко падал: до возобновления войны, в добрые времена Аквитанского княжества и открытого пути в Лондон и Брюгге, в год вывозили в среднем тридцать тысяч бочек вина, а после поражений — всего десять-одиннадцать тысяч.