Раненый город - читать онлайн книгу. Автор: Иван Днестрянский cтр.№ 51

За работу в ГОВД я получал четыре с половиной тысячи русских рублей, которые в ходу в Приднестровье. За бендерскую «командировку» нам начислили зарплату в двойном размере. Диванчик съел ровно эту двойную ставку — девять тысяч. Простая деревянная рама с подобием подлокотников, обтянутых серой крапчатой тканью. Не очень мягкое ложе, покрытое сверху той же тканью, а сзади — плакатно-красной, из каких-то советских запасов. Доброжелательный Достоевский не преминул съязвить про гроб и катафалк.

Диванчик прост, но удобен, а купить настоящий диван мне было не по карману. Они теперь стоят по тридцать тысяч и больше. Из-за быстрой инфляции повсюду дикий разброс цен. Многие вещи, что раньше были дешевыми, теперь стоят втридорога, а некоторые, оставаясь в прежней цене, подешевели. Я не смог бы купить для своей квартиры приличную мебель, даже если бы несколько месяцев провел на передовой, но на те же деньги можно залить ванну хорошим, многолетней выдержки коньяком. Продукция тираспольских консервных заводов тоже дешева — с питанием проблем не возникает. Шатаясь по городу, я присмотрел себе музыкальный центр «Вега» с огромными стоваттными колонками в одном из комков на Кривой Балке. Полгода назад он стоил целое состояние, но и теперь, при цене десять тысяч, чтобы завладеть им, нужно ждать следующей и непременно двойной зарплаты. Еще один стимул снова попасть в Бендеры. Вот глупая шутка! «Вега» не стоит такого риска! Но почему не подумать о ней, если по другим причинам уже решил, что возвращаюсь?

Некоторые из наших оставшихся в Тирасполе коллег и без надбавок к жалованию времени зря не теряли. Следователь Тищенко самовольно занял одну из брошенных в панике городских квартир. Теперь он озабочен тем, чтобы его не выселили по жалобе, написанной соседями прежних хозяев, и чтобы эти хозяева не вернулись до того, как суд признает переход права найма к нему. По этому поводу он поругался с начальником отдела, который категорически отказал ему в поддержке. Но ушлый Тищенко, я уверен, уже подмазал, где надо, и собрал необходимые для суда бумаги.

На хилых ножках стоит за накрытой поляной старенький телевизор. При каждой ходке гостей в туалет он рискует своей ламповой душой, нервно выдавая на экране рябь при толчках. Кабельное тираспольское телевидение показывает «Звездные войны». С бутылкой пива в руке Серж комментирует погоню на воздушных мотоциклах, вставляя по ходу сюжета свои нецензурные комментарии о «космических румынах в белых касках». Он изрядно пьян, хотя внешне это не сразу заметно.

На экране повстанцы атакуют своих галактических врагов.

— Вот и н-наши! — икнув, объявляет Достоевский.

— Не может быть! А морды у них чего такие кривые? — намекая на созданных фантазией Лукаса инопланетян, иронизирует Кацап.

— А ты с-себя хоть раз в Бендерах с недосыпу в зеркало видел?

Раскрасневшийся Федя начинает рассказывать Семзенису про фиаско своей попытки глушить рыбу в ставке, то есть в деревенском пруду, гранатами. Над ним посмеиваются, говорят, надо было кидать в стадо коров, тогда бы не промахнулся. Кацап возмущается. Он-де не казак, чтобы невинную скотину бить! Пьяный разговор с терпящих поражение космических румын переключается на новые объекты.

Что поделаешь, сложное у нас отношение к новоявленным казакам. Да и у них к «ментам» и гвардейцам — такое же самое. Конечно, мы не против возрождения казачьих традиций. Дело это благое. Но зачастую поднимают на него людей не из того слоя, не с той стороны. И вопреки нещадно раздуваемому обобщенному и героическому образу на деле разные они, эти казаки, очень разные. Кто-то горланит и дебоширит, выпятив грудь в крестах, а кто-то рискует головой в кустах. Не счесть примеров подлинного казачьего героизма и благородства, как тут же, затирая их, в глаза лезет фуфло.

Так и на этот раз, вернувшись в Тирасполь, мы столкнулись на его улицах с новыми визитерами, не успевшими или не захотевшими доказать свою удаль в пошедших на спад боях. Но зато разодеты они — как на парад. В большинстве своем это донцы. Форма и нарукавные шевроны донцов у населения не в чести, потому что их цвета — те же, что и у румынского триколора: красный, желтый, синий. Вкупе с развязным поведением этого достаточно, чтобы приводить к недоразумениям. На днях наши папуасы [44] притащили одного такого «лазутчика» в горотдел. Его шеврон и фуражка с непомерно широкой, для форса, тульей показались им похожими на сходные регалии молдавской полиции. А вчера на ручье, что протекает между центром и Кривой Балкой, два приезжих казачка спьяну, потехи ради бросили гранату в игравшую у воды девочку. И не далее как сегодня утром Серж и Жорж на троллейбусной остановке пересчитали ребра еще одному шевронно-лампасному фраеру, который грубо приставал к женщине, после чего еле удрали от патруля комендатуры. И еще не все «таковские» сюда доезжают. Одну партию разодетых, как на парад, донских казаков украинская милиция выкурила из поезда слезоточивым газом где-то под Одессой. Зачем, спрашивается, ехали при параде? Вот и гадай, то ли им форс был дороже дела, то ли Бог умом конкретно обидел.

Как не похожи эти визитеры хлынувшей к концу лета новой волны на казаков апреля и мая… С мартовскими боями как сдуло из Приднестровья случайных. Окольными дорогами бежали они, прихватив с собой драгоценные автоматы. Но те, кто остался, внушали к себе больше уважения, чем любопытства. Серые, усталые ватаги подъезжали со стороны дубоссарской дороги к штабу черноморского казачества, грузили на свои машины боеприпасы. Скупо ругались, что в Дубоссарах война, женщины в окопах, а тут рожи плывут от безделья да от водки в кабаках, и вновь уезжали.

Одними из первых поднялись казаки на помощь осажденным Бендерам, стойко дрались в окружении за узел связи и горисполком. Не щадя живота своего, под шквальным огнем шли казачьи сотни вслед за танками через Днестр. Не дожидаясь приказов, пробирались вместе с гвардейцами Костенко в Бендерскую крепость, стыдили и привлекали на свою сторону военнослужащих-россиян…

Всяко бывало, тех казаков тоже иногда доставляли в горотдел, но вели они себя спокойно и милиция еще не была настроена против них. Тогда мне тоже пришлось принимать объяснение от одного черноморца. Прочитав набросанные моей рукой строки, он удивленно, но без развязности хмыкнул: «Правду написал. Первый раз вижу, чтобы милиция правду писала…» Инцидент был исчерпан. А теперь — тульи, лампасы, шевроны, аксельбанты, погоны… Иногда даже противные русскому человеку черепа с эсэсовскими молниями.

Вновь прибывшие почти всегда рассказывают, что они в Приднестровье давно и уже были под Кошницей, в Кочиерах, Бендерах и Дубоссарах. Ради чувства причастности к великому делу плетут небылицы. Пошли уж сказки о том, что в танках-де тоже были казачьи экипажи. Но были там простые ребята запаса. Зачем выдумывать это? Будто мал и не гож подвиг тех, кто с обычным автоматом, а то и с одной-единственной «лимонкой» лежал на Бендерском кругу, и мечтал доползти до врага. Будто смерть под огнем снайперов с окрестных высоток эти безвестные казаки приняли не красивую, не ту. Не такой смерти ждали от них, а чтоб вовсю сверкнуло, скрежетнуло и бахнуло, ради всех окрестных зевак; чтобы долго шли пересуды и многие могли ощутить причастность, с замиранием сердца говоря: «Я там был, я видел! Я сражался!». И под конец даже самому поверить в это, назойливо требуя для себя чести, пятная всем без разбору глаза своей мишурой. Но показывают не раны — шевроны. Не горькую складку у рта, а медальку и крест.