Раненый город - читать онлайн книгу. Автор: Иван Днестрянский cтр.№ 26

На волне этой истерии пришел в Бендеры доказывать оружием эти внушенные ему, чужие, убогие мысли убитый мною лейтенант национальной армии. Где-то стоит его нетронутый дом, живет его семья. Никто к нему не ходил, не кричал: «Эй, румын, убирайся за Прут!» — никто не подлавливал его детей у памятника Пушкину. Это он пришел сюда с теми, кто ловил русских детей у Штефана, отнять покой, а может быть, и жизнь, в других домах, чтобы было все по его, как он себе вообразил, как его подучили, а не по-хозяйски!

Я к нему не ходил. Я вообще ни в один молдавский дом не ходил со злом и грязью, со своим уставом! И не имею намерения пойти, даже если мне укажут дом этой мрази, из-за которой я потерял двух хороших друзей. Пусть живут его дети, вдруг не вырастут такими же подонками, как их отец. Я всего лишь хочу, чтобы оставили в покое меня, нас, наши дома и семьи. Чтобы в моей душе осталась нетронутой моя родина, как я ее помню с детства и люблю. Чтобы можно было без оскорблений пройти по улицам, где я жил, свободно встречаться с друзьями, работать, смеяться, жить, смотря в будущее, а не на грязный националистический шабаш! Не важно, кто и где родился. Любой, кто хотя бы несколько лет здесь прожил, знает: не любить Молдавию невозможно. И я не виноват в том, что годовалым ребенком меня привезли сюда и эта земля дала мне счастье первых осознанных радостей и первых верных друзей. Кто теперь смеет определить, что я меньше иного молдаванина люблю Кодры, [32] расписные домики в молдавских селах или что мне не нравятся молдавские стихи, песни и танцы? Кто решил, что я, если по добру, не хочу больше узнать о молдавской культуре? Если бы молдавская независимость все это, нормальные человеческие права, обеспечила, — я не стал бы ее вооруженным противником, тем более что понимаю: не все в советское время на этой земле делалось правильно. Но она не обеспечивает! Ее идеологи, бывшие местные коммунисты и их новые румынские друзья-советники, насылают на нас не ансамбль народного танца «Жок», а своих вооруженных прихвостней!

Сверху в подъезде раздаются гулкие бухи.

— О-о, это уже не дятел, а целый слон! — шутит Семзенис.

— Три придурочных слоненка, — раздраженно отвечаю я на его шутку. — Серж, Жорж и Говнюк вернулись несолоно хлебавши и лезут в не осмотренную ими ранее квартиру! Пошли, проверим!

Говнюком за глаза у нас иногда называют нагловатого и «приблатненного» Гуменюка. С ним и раньше были ситуации на грани мародерских действий. За это я его недолюбливаю. На мой взгляд, «блатные» ценности и «липкие» руки с подлинной порядочностью и службой в милиции несовместимы. Отрываемся от ступенек и идем наверх. За нами тащится Кацап, на ходу причитая:

— Что за люди вокруг, нет мне покоя! Одни бараны стреляют, другие как кони в двери ногами стучат, третьи молотком по железяке лупят!

Зоологический эпитет по поводу третьих он дипломатично пропускает. Поднявшись на предпоследний, четвертый этаж, как я и предполагал, застаем «картину маслом».

Гуменяра, довольно мурлыкая какую-то похабного содержания песенку, фомичом расковыривает стену напротив запорной планки закрытой бронированной двери. Достоевский, на другой стороне площадки, морально готовится разбежаться и угадать по вставленной в щель фомке ногой. Колобок с трубкой в зубах сидит на лестнице на полмарша выше и подает обоим советы.

— Что здесь происходит? Спектакль о подвигах молдавских волонтеров? Почему без грима и не в их форме? Какой это дубль? — ядовито осведомляюсь у них.

— Не бузи, профессор, жрать нечего!

— А обойтись денек никак нельзя?

— Эдик, чем стол накроем по поводу этого говенного отъезда? Мало ли что случится, так с пацанами на посошок не посидеть?! — рассудительно подает сверху Жорж их бандитскую идеологию.

— Нечем больше оскоромиться?

— Нечем! Тятя сегодня последние запасы выгреб!

Оглядываюсь на Федю. Тот молча кивает.

— Фу, запарился!

Гуменюк временно оставляет свои попытки проковырять стену и закуривает. Вокруг этой двери они вьются не первый день. Очень уж хороша, похоже, за ней приличный достаток.

— Давай гранатой рванем! — предлагает Жорж.

— Вы, дурни помороженные! Соображаете вообще, что делаете?! — ору я.

— Заткнись, замок! Сам ты дурак! Мы ж не мебель отсюда собираемся выносить, а пожрать поищем, посудки немного, и все! Закроем потом и уйдем! — решительно возражает Достоевский.

Троица, по их виду, сдаваться не намерена.

— Что вы закроете после гранаты, козлы безрогие?!

— Сам ты козел! — Жорж это сдуру ляпнул. У него сегодня умственно отсталый день!

— Серега, расковыряй пошире и пробуй выбить назад ригеля или отогнуть косяк! — продолжает командовать своей шайкой Серж.

— Эдик, не кипешуй! — вновь приходит ему на подмогу Жорж. — Подумаешь, дверь поковыряли! Да по ней же видно, что ее не на кровно заработанные ставили! Жил какой-то хмырь хитрый, крал на заводе, барахлом хату запихивал и дверь супер поставил, чтобы никто не видел натыренное, но все знали, какой он крупный перец! Квартира его цела, закроем потом. Ну скажи, чем он пострадает?

Обычно поддерживающие меня Витовт и Кацап помалкивают. Остаюсь в явном меньшинстве.

— Меня беспокоят не ваши намерения, а ваши действия! Порой от мулей уже перестали отличаться!

— Ты это брось, лейтенант! — возмущается таким сравнением Гуменюк. — Что, кто-то отсюда барахло грузовиками возил?!

— Как хотите, смотрите только… Вернутся чистолапые мудозвоны и начнут снова корчить дурочку про вечные мир и законность, будто ничего не было, так под статью попадете и других подведете!

— Срал я на эту законность, мать ее так перетак, — в три наката звучно выражается Достоевский. — Кабы ее с самого начала соблюдали, здесь дома не жгли бы и людям шкуры не дырявили! Бегать, докладывать на нас тут некому. А этот небольшой грешок боженька нам простит! И не такое прощал некоторым!

— Не глупи, Эдик, — неожиданно приходит ему на помощь Семзенис, — убитых мулей нам припомнят гораздо скорее!

— А я действительно не знаю, что и когда нам могут припомнить в этой стране дураков! Наворотили такого, что на все остальное хочется уже наплевать, согласен! Но о себе думать надо! Меняемся мы, ребята! Сначала как было? Ни рукой, ни ногой — никуда! Потом в разбитые и вскрытые квартиры уже можно. Затем и через окно хорошо! А сейчас дверь выломать — не проблема! Мы уже другие, а полканы-белоручки на том берегу прежние!

Поворачиваюсь уходить. По ситуации отступать придется одному. Кацапюра тоже с большинством. Хоть и молчит, но по нему видно. А вдруг водку найдут, и ему не достанется? Делаю несколько шагов вниз. В душе как-то муторно, будто я вроде как прав, но и не прав одновременно.