И вновь наступила пауза.
Глава VII
Во время последних войн наших с Кокандом и Бухарою
[38]
Хива благоразумно держалась в стороне, устраивая свои делишки с туркменами: в 1866 г. она подчинила себе иомудов, а в 1867 г., отведя проток Лаудан, один из рукавов дельты Аму-Дарьи, отняла воду у других родов, поселившихся у нее под боком, но не признававших ее власти. Десять старшин явились к хану с покорностью и перевезли, по его требованию, семейства свои в Хиву, в качестве заложников. Новые подданные, обложенные податями, считали теперь себя уже вправе пользоваться водой нового отечества и поторопились разрушить плотину Лаудана, не ожидая разрешения, но в происшедшей при этом схватке с хивинскими войсками были разбиты и покорились безусловно… Их расселили у Чимбая и Кубетау (в 16 верстах от Кунграда), а более мелкие подотделения родов — между хивинцами. Один только хан Ата-Мурат, родственник хивинского хана, столько раз дравшийся с хивинцами и троих из ханов отправивший уже к праотцам, покориться не захотел и откочевал к Каспийскому морю, где на острове Челекене приютились его сородичи. Через них он вошел в сношения с русским начальником Астрабадской станции, которого просил ходатайствовать о принятии туркмен в подданство России, а также о разрешении им поселиться в Балханских горах, возле Красноводского залива. Наше правительство, получив такое ходатайство, отклонило просьбу о подданстве, ввиду отдаленности края.
Покончив с туркменами и будучи обеспечена со стороны Бухары, подвергшейся разгрому от русских и потерявшей Самарканд, Хива возомнила о себе, что только она в состоянии еще бороться с Россией. Неудача походов — Бековича в 1717 и Перовского в 1839 г., зыбучие пески и безводные пустыни, отделявшие Хиву от русских, вселяли в хана уверенность в своей недоступности. Поэтому он бесстрашно ввязался в политику приключений, сходившую ему и его предшественникам благополучно с рук в течение двух столетий, несмотря на ничтожность ханства в 400 тысяч жителей. Начались нападения на наши купеческие караваны, захват наших купцов и проезжающих на почтовых. Пленных волокли в Хиву, где главным покупателем их являлся сам хан…
Тотчас по приезде в Ташкент генерал-адъютант фон Кауфман написал хивинскому хану Мухамед-Рахиму письмо от 19 ноября 1867 г., в котором извещал о своем назначении, о высочайшем полномочии, ему дарованном, вести со всеми соседними ханами переговоры, объявлять войну и заключать мир. Писал также о движении нашего отряда за Сыр-Дарью для наказания разбойников, грабивших наши караваны. По-видимому, письмо это было понято как заискивание со стороны генерала фон Кауфмана, и хивинцы сразу приняли высокомерный тон.
Начать с того, что двадцатилетний хан, занятый соколиной охотой, даже не ответил сам, а поручил это своим приближенным. Ответ получен был только в феврале 1868 г. и превзошел всякую меру. Хивинский кош-беги, например, писал так: «Каждый государь владеет своей землей и народом, издавна ему подвластным, и войско его не должно переходить границы, нарушая этим мир. Однако же, выражение ваше, что обе стороны Сыр-Дарьи принадлежат вашему управлению, похоже на нарушение прежних договоров, так как южная сторона Сыр-Дарьи принадлежит нам… Если на южной стороне СырДарьи разбойники будут беспокоить караваны, то усмирение их мы берем на себя, а если будут нападать по ту сторону Сыр-Дарьи, то это уже ваша забота». Наведенные в министерстве иностранных дел справки указали, однако же, что никаких договоров с Хивою о границах не существует, и что хотя хивинцы возбуждали вопрос о границах во время пребывания у них посланника нашего Н.П. Игнатьева, но он отклонил от себя решение этого вопроса, сославшись на невозможность точного определения пограничной черты между государствами, окраины которых населены только кочевниками.
Между тем именно наши казалинские киргизы и кочуют зимой по Куван и Яны-Дарьям до озер Акчи-Куль, а на лето оставляют там игинчей — хлебопашцев. Для прикрытия этих киргизов с зимы 1867 года мы стали высылать из Казалы и Перовека отряды к Иркабаю и высылали вплоть до покорения Хивы, т. е. до 1873 г. Внезапная перемена тона бухарского эмира, а затем начавшиеся военные действия против него, а главное, воздержание Хивы от предложенного ему эмиром союза против России — все это обусловливало нашу снисходительность по отношению к Хиве. Разгром бухарских полчищ и занятие нами Самарканда не только не произвели на Хиву должного впечатления, но она как будто даже еще выше подняла голову, считая себя, и справедливо, единственной мусульманской державой, которая до сих пор еще не была бита русскими.
Да и вообще чужая беда здесь никому не служит предостережением. Вера ли это в предопределение или в численное превосходство мусульман в Средней Азии, но только постоянным явлением надобно считать разрозненные и дерзкие попытки потягаться с нами самых мелких даже, полунезависимых владетелей: проучили мы Коканд — тотчас ввязывается Бухара; разгромили Бухару — тотчас являются на сцену шахрисябзские беки, за ними подымают оружие против нас даже какие-то ничтожности, вроде кштутского и магианского беков. Все, недовольные самаркандским миром, стекаются в Хиву; простые разбойники, как Исет Кутебаров, все партизаны, прикрывавшие до сих пор свои разбои знаменем бухарского эмира, каковы Сыддык, Назар и т. п., наконец, все изменники, каковы корнет Атамкул с братьями, — все это бежало в Хиву, где нашел себе надежный приют и взбунтовавшийся сын бухарского эмира Катты-Тюря.
В конце 1868 г. к г. Алисону, английскому послу в Тегеране, явились два депутата от туркмен рода Теке и Джемшиди с просьбой о принятии их под покровительство Англии, ввиду угрожающего положения России и постоянного движения русских вперед. Посол уклонился от прямого ответа, но это не помешало ему уверить депутатов, что русские не посмеют идти за Аму-Дарью; он же посоветовал туркменам составить союз из всех народов левого берега, начиная с Хивы, для чего прежде всего советовал склонить на свою сторону сильный род Ирзари, считающий у себя до 50 000 кибиток.
В это время и Шир-Али-Хан, эмир афганский, успел уже одолеть своих родственников, из коих двое — Искандер-Ахмет-Хан, гератский принц, и Абдурахман-Хан — спаслись в наши пределы. По советам англичан, эмир задумал образовать в Средней Азии обширный союз мусульманских владетелей против России. Сведения о деятельной переписке бухарского эмира с Кашгаром, Кокандом, Хивой и Афганистаном стекались к нам со всех сторон; однако же союз этот не состоялся, но зато сильно подбодрил Хиву.
С весны 1869 г. началась и активная роль этого ханства по отношению к России. В это время вводилось у киргизов Оренбургского ведомства новое положение, зловредно перетолкованное султанами и муллами, а потому возбудившее против себя общее неудовольствие киргизов. Положение совершенно устраняло султанов от власти: киргизам предоставлялось выбирать себе правителей, кого хотят. Муллы назначались до этого уфимским муфием, а теперь и они выбирались народом, утверждались же гражданским начальством. Многие султаны прежде не смели и показываться в степь без казачьего конвоя, до того были ненавидимы своими подвластными за взятки и несправедливость. Начались беспорядки в Тургайской и Уральской областях. Самые дикие из этих киргизов были адаевцы, ни во что не ставившие и своего султана-правителя, несмотря на конвой из 150 казаков, который ему придавался для охраны и почета. Они управлялись теперь двумя «дистаночными», по назначению оренбургского начальства. В 1869 г. оба они были вызваны в Уральск, и тут им разъясняли основания нового положения. К концу года они возвратились вместе с новым приставом подполковником Рукиным (перед тем он служил комендантом форта Перовский). Пошли толки и слухи о небывалых намерениях русского правительства, например: «Вот вас перепишут, да и засадят, где застали; строй тут село или город, а кочевать, переходить в другой уезде не смей; потом переменят веру, а потом в солдаты…» К тому же дистаночные Маяев и Калбин были врагами, и когда Маяев объявил в своей дистанции, что новое положение распространяется и на адаевцев, то Калбин тотчас же объявил противное. Тут еще и внушения уфимских указных, т. е. назначенных указами нашим же правительством мулл, а затем и подстрекательство хивинских сборщиков податей, явившихся за сборами с наших киргиз, — и началась кровавая расправа.