Нас не брали в плен. Исповедь политрука - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Премилов cтр.№ 41

Посещая части дивизии почти ежедневно, я беседовал с бойцами, политработниками, командирами, комиссарами частей. В меру своего опыта направлял их работу, улаживал конфликтные ситуации. Но постепенно назревал мой конфликт с командиром дивизии и комиссаром. Дело было прежде всего в том, что я откровенно не одобрял их распутства — в это время комдив Гагуа и комиссар Ковырин обзавелись, как их тогда называли, «полевыми женами» и в открытую жили с ними. Подруга комиссара похаживала к одному командиру полка — тот обнаружил измену, и начался скандал, о котором мне сообщили. Я вошел в дом и увидел, что может произойти непоправимое: оба стояли с наганами в руках. Трагедию предотвратило то, что я сумел пристыдить их обоих... Кроме того, Гагуа часто упрекал меня, что я не добиваюсь присвоения нашей дивизии гвардейского звания.

Против нашей корпусной группировки немцы применяли авиацию, но бомб им не хватало, и они бомбили нас всем, что могли загрузить в самолет: бревнами, поленьями, бочками из-под горючего, которые летели, издавая сильный вой. По ошибке или нет, но немцы сбрасывали на нас даже кипы сена и трупы своих солдат! Всякое на войне было — такое, что в мирное время нельзя и представить. В одном из наших полков опытный пулеметчик, участник Гражданской войны (ему было уже под пятьдесят), объясняя устройство «Максима», нажал на спуск и убил стоявшего у ствола бойца. Виновного в чрезвычайном происшествии могли расстрелять, — он был согласен с таким решением, но попросил оставить его с пулеметом, заявив, что перед смертью сумеет искупить свою вину, отомстить немцам за свою промашку! Он просил отправить его в засаду к деревне, где проживали немцы, и ему предоставили такую возможность. Со своим напарником пулеметчик ушел в засаду у дороги, по которой немцы ходили в деревню, далеко от позиций, занимаемых частями дивизии. Под вечер в деревню направилась группа немецких солдат, человек до 20, — и он, хладнокровно дождавшись, пока немцы окажутся в наиболее выгодном для стрельбы положении, открыл огонь. Все немцы упали как подкошенные, не успев снять с плеча свои автоматы. Наблюдавшие этот короткий бой специально выделенные бойцы собрали с убитых документы, оружие и принесли все в полк как доказательство. Никто пулеметчика под суд не отдал, а за свой бой он был удостоен награды. Позже, в летних тяжелых боях, он сложил свою голову за Родину.

В дивизии были отличные оружейные мастера, и в 18-м кавполку комиссар Терещенков показал мне, как винтовку СВТ переделали на автоматическую: нажмешь на спуск — и все 15 патронов выпускаются беспрерывной очередью. Скоро обнаружились последствия такой модернизации — раздувался ствол, и заниматься модернизацией СВТ было запрещено. В частях были и наши автоматы (их нам доставили в тыл самолетами), но наш автомат обладал каверзным свойством: от сильного удара прикладом затвор взводился и происходил выстрел. Так погиб командир полка майор Чуев: он объяснял бойцам задачу, неловко присел, автомат сорвался с плеча, ударился прикладом об пол, и Чуева сразило насмерть. В результате неосторожного обращения со своим автоматом был ранен политрук Филин. Он стоял на задке санок у меня за спиной на полозьях, его автомат сорвался с плеча, ударился о спинку санок, и пуля ранила его в живот, Политрука отправили в госпиталь, и там врачи сказали: «в безнадежном состоянии». Но весной он, радостный, пришел из госпиталя и доложил, что прибыл для прохождения дальнейшей службы в дивизии. Я спросил, как он себя чувствует после тяжелого ранения, а он ответил, что «хорошо, но легче стал весом — несколько метров кишок вырезали врачи».

В феврале мы получили газеты с приказом наркома обороны И.В.Сталина, — этот приказ произвел на всех нас большое впечатление. В нем, в частности, говорилось, что «Красная Армия уничтожает немецких солдат, как поработителей своей Родины, если они не сдаются в плен. Она берет немцев в плен, если они сдаются, и сохраняет им жизнь». Вскоре после издания этого приказа в Изъялове бойцы дивизии взяли в плен немецкого мародера и насильника. Его карманы были наполнены советскими деньгами и многочисленными порнографическими фотографиями. Он понял, какая кара его ждет, достал из кармана приказ Сталина за № 55 и заговорил: «Бефель Сталин, нихт капут!», то есть «Меня нельзя расстреливать, вот приказ Сталина об этом». Но схваченному в момент насилия и разбоя, приговор был один — расстрел.

Зима приближалась к концу. Наш корпус не смог соединиться с частями гвардейского корпуса генерала Белова: немцы оттеснили от автострады его, а потом и нас. В конце марта дивизия оставила Митино и ночами переходила к северо-западу, разместившись в селе Самыкине, юго-восточнее районного центра Смоленской области Холм-Жирковский. В нем немцы устроили концлагерь для военнопленных, и мы видели тела сотен наших замученных бойцов: они были плохо закопаны, и из-под мерзлой земли торчали руки и ноги... Это было для нас наглядным уроком ненависти к немецким оккупантам! Каратели шли и по нашим следам — наши разведчики докладывали о нескольких случаях, когда немцы сгоняли население оставленных нами деревень в сараи и сжигали мирных жителей.

Весна 1942 года была теплая: снег сошел быстро, и дороги начали просыхать. Это было на руку немцам: теперь они могли шире использовать технику. Гвардейцы генерала Чанчибадзе нашли наш тяжелый танк КВ, отремонтировали его и двинулись по деревням, занятым немцами. Танк не имел снарядов и давил немецкую технику гусеницами, а его могучая броня не давала им ничего с ним сделать. В панике немцы разбегались и оставили несколько деревень. В период битвы под Москвой артиллерия дивизии состояла лишь из горных мортир малого калибра. Но, находясь в тылу немецких войск, мы собрали пушек и гаубиц почти на дивизион, — а настоящего артиллериста у нас не было. Был старший лейтенант Юдин — командир взвода, он и командовал нашей артиллерией. Под городом Белым жители показали нам в лесу склад артснарядов. При отступлении осенью 1941 года его пытались взорвать, но не получилось — снаряды лишь разбросало. Теперь наши артиллеристы запаслись снарядами. Когда мы шли весной по грязной дороге, то к переносу снарядов привлекали местных жителей.

С приходом тепла я уже не мог ездить в санях, надо было учиться ездить в седле. Мой Ишка умер зимой, и мне дали молодую сивую кобылку с кличкой Кобра. Лихим кавалеристам было странно видеть, как я неумел, и они подшучивали надо мной. Но под руководством Крылова я начал учиться и довольно скоро научился ездить рысью. Нашли для меня и командирский клинок, и теперь я по виду стал кавалеристом, хотя рубить не умел.

Из Самыкина дивизия перешла в деревню Марфинка восточнее г. Белый. В сторону Белого от деревни местность была несколько открыта, и там в деревнях находились партизаны. В Марфинке я окончательно овладел ездой на коне. К нам прибыло пополнение, включая несколько человек командного и политического состава. Заменили комиссара 70-го кавполка; им стал батальонный комиссар Станкевич, с которым прибыла его жена, тоже военнослужащая. По моей просьбе заменили и комиссара штаба дивизии Бронева, направив его в резерв фронта. Бронев часто в разговорах со мной высказывал мысль, что его непременно убьют, это он считал неизбежным. Вот и решил я убрать его с передовой на другую должность. В армии ему дали должность комиссара мотоциклетного батальона (он очень любил мотоциклы), и там он был случайно убит одним из своих бойцов, опробовавшим автомат. Так Бронев не избежал своей судьбы... Я все надеялся, что заменят и меня, и просил об этом комиссара дивизии. Но этого не произошло, и мне пришлось продолжать работу.