- Кто это? - вновь сглотнув, спросил Каукалов.
- Мой муж, - спокойно ответила Ольга Николаевна, усмехнулась. - Что, нравится?
Каукалов отрицательно качнул головой, проговорил смято:
- Полковник...
- А что, полковник - не человек? - Ольга Николаевна рассмеялась.
- Да нет... - пробормотал Каукалов.
- Он - начальник одного из центральных отделений милиции... - Ольга Николаевна оборвала смех: смятение Каукалова ей понравилось. Она неожиданно поняла, что этот громоздкий, с неуклюжими мальчишескими движениями парень должен быть хорош во всем - и за рулем машины, и на кухне, когда будет жарить мясо и варить кофе, и в лесу, на "выездных" шашлыках, и в постели, и в деле... Впрочем, всякий мужчина бывает хорош только до тех пор, пока не приестся. Это Ольга Николаевна тоже хорошо знала. По себе. Она сбросила с ног туфли, приказала Каукалову:
- Разувайся-ка тоже и бери тапочки. В моем доме разуваться обязательно.
Каукалов послушно разулся, подцепил пальцами ног кожаные, с твердыми хлопающими задниками тапочки, прошел за Ольгой Николаевной в дальнюю комнату. По дороге увидел ещё несколько портретов милицейского полковника, развешанных в разных местах на стенах, и, косясь на них, каждый раз ощущал себя неуютно, ежился. Ольга Николаевна это засекла - она вообще обладала свойством видеть все за своей спиной, - бросила на ходу, не оборачиваясь:
- Что, боишься?
- Да так... Немного не по себе, - признался Каукалов.
- Не бойся, он сегодня домой не явится.
- А где он? - осторожно поинтересовался Каукалов. Ему надо было определить собственную линию поведения, а для этого, естественно, необходимо было знать все.
- Дежурит. У нас ведь как дело поставлено: чуть что - сразу аврал. Москве исполнилось восемьсот пятьдесят лет - милицейский аврал, Государственная дума начала свою работу - аврал, какая-нибудь букашка в Кремле чихнула - аврал... Вся милиция во время этих авралов на два месяца переходит на казарменное положение. Так и мой... - Ольга Николаевна согнула длинный изящный палец крючком, показала Каукалову. - Везде - перегибы. Без перегибов наша страна жить не может.
В просторной комнате мебели было немного: широкая плоская тахта, поставленная почему-то посредине - видать, так захотелось Ольге Николаевне, и милицейский полковник не стал перечить ей, журнальный столик и два низких кожаных кресла, ещё небольшой бар у стены - вот и все убранство. Каукалов и тут ожидал увидеть портрет мужа Ольги Николаевны, но, слава богу, портретов полковника здесь не было, на стене висели две простенькие цветные картинки, писанные под старый русский лубок, такие картинки в большом количестве, как знал Каукалов, продаются на набережной около Крымского моста, где художники выставляют свои бессмертные творения.
Около тахты, по ту сторону, стоял магнитофон, Ольга Николаевна включила его - по комнате поплыла красивая печальная мелодия.
Подойдя к бару, Ольга Николаевна нажала пальцем на золоченую кнопку, украшенную монограммой "ММ". Плоская лакированная крышка бара медленно отвалилась. В баре стояли бутылки с напитками, много бутылок - Каукалов на глаз определил: не менее двадцати пяти. Напитки самые разные - от шампанского "Мадам Клико" до виски "Баллантайз"...
Каукалов почувствовал себя увереннее. Душу приятно теплила пачка долларов, и, надо полагать, если все будет в порядке, он получит еще. В будущем. У этой милицейской дамы есть, похоже, хорошие деньги. Каукалов нутром чувствовал: есть! Губы у него дрогнули, раздвинулись в спокойной, хотя и несколько неуверенной улыбке - он понял капризный и одновременно жесткий характер Ольги Николаевны.
- Что будешь пить? - спросила Ольга Николаевна серебристым оттаявшим голосом.
Каукалов сделал неопределенный жест.
- Что дадите, то и буду.
- Есть виски шести сортов, французский коньяк четырех марок, шампанское, водка разная - финская, шведская, русская, немецкая, американская, есть джин с тоником и джин отдельно, тоник отдельно, естественно, тоже есть... Впрочем, что я спрашиваю?! - Ольга Николаевна усмехнулась, открыла бутылку "Лонг Джона", налила в широкий хрустальный стакан с тяжелым донышком немного золотистой жидкости, добавила содовой воды, из морозильничка, расположенного тут же, в баре, достала несколько кусков льда, кинула в стакан.
Протянула стакан Каукалову.
- Развлекись пока этим, а я переоденусь.
Ольга Николаевна исчезла, оставив Каукалова одного в комнате. Он отпил из стакана немного виски, поболтал во рту, словно бы старался понять загадку этого напитка, проглотил, поставил стакан на полированный журнальный столик и, не удержавшись, восхищенно прицокнул языком. То, что происходило, ему нравилось.
Вернулась Ольга Николаевна в таком легком и прозрачном халатике, что у Каукалова вдруг перехватило горло и ему сделалось жарко. Ольга Николаевна, не обращая внимания на Каукалова, плеснула себе тоже виски, только из другой бутылки, с черной этикеткой, это был "Джонни Уокер", бросила в стакан два кусочка льда и опустилась в кресло. Сделала стаканом несколько круговых движений.
- Вот что, милый друг, расскажи-ка мне о себе. Абсолютно все. Ничего не утаивая.
Каукалов помял пальцами горло. Он рад бы рассказать, да говорить не может - так разогрело его переодевание Ольги Николаевны, её привлекательная близость.
- Не хочешь рассказывать - не надо, - спокойно произнесла Ольга Николаевна и отпила из стакана, - если мне что-то понадобится - сама узнаю. Слава богу, досье у нас заведено на каждого человека. - И добавила: - Без исключения. А доступ к досье мне открыт.
- Я не... - Каукалов запнулся, отчаянно потряс головой, попробовал посмотреть Ольге Николаевне в лицо, но глаза его сами, без всякой команды, воровато скользнули вниз, к распаху халата, где виднелась её голая нога.
Ольга Николаевна довольно усмехнулась. Изящно взмахнула рукой и вытянула свои длинные красивые ноги.
Каукалов не мог оторвать взгляда от них. Сглотнул слюну, собравшуюся во рту. Отметил невольно: "Ноги - по полтора километра. Не по километру, как у всяких там топ - и поп-моделей, а по полтора..." Промычал что-то невнятное про себя.
- Теперь несколько слов начистоту... - В серебристом голосе Ольги Николаевны появилась мужская жесткость. - Машина, которую вы сегодня пригнали, не стоит четырех тысяч долларов, ты сам понимаешь. И "жигули", за которые вам Арнаутов отвалил три тысячи, не стоят тех денег... Работаете, сударь, по-мелкому. Понятно? А надо работать по-крупному. Людей убивать приходилось? - неожиданно спросила она.
Дернув одним плечом, Каукалов отвернулся. Нехотя кивнул. Ольга Николаевна засмеялась.
- Благодарю за откровенность. Я почему задала этот вопрос... - Ольга Николаевна отпила из стакана ещё немного виски, вкусно почмокала губами. Хорошие деньги ныне уже не обходятся без крови. Время бескровного совка прошло.