Адмирал Колчак - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Поволяев cтр.№ 132

Однажды утром его вывели на тюремный двор, и он неожиданно увидел на противоположной стороне двора тихонько бредущую Анну Васильевну. Морозный воздух мигом сдавил Колчаку горло, ноздри обожгло, он рванулся к ней, но идущий следом за ним охранник предупредил:

– Нельзя! Вы подведете меня!

Колчак разом все понял и сник. Серый воздух перед ним неожиданно засеребрился жемчужно, пошел разводами, повлажнел, и Колчак прошептал растерянно:

– Аня... Анна Васильевна!

Она остановилась – возможно, также была предупреждена сердобольными охранниками, – стерла с глаз слезы:

– Я много раз просила, чтобы мне дали с вами свидание.

– Я тоже, – сказал он и так же, как и Анна Васильевна, стер с глаз что-то, мешавшее ему смотреть. – Но мне все время говорили, что вас в тюрьме нет. И вообще – вас нет даже в Иркутске.

– Я не могла и не могу покинуть вас. Я с вами. Держитесь!

Колчак снова стер с глаз мешавшую ему смотреть налипь. Охранник забеспокоился, поднял голову, шумно, будто охотничья собака, уловившая неприятный запах, вздохнул и скомандовал:

– Вперед! Идите вперед!

Колчак сделал несколько шагов и остановился.

Конвоир скомандовал:

– Не останавливаться!

Сделав еще несколько шагов, Колчак споткнулся и проговорил с тихой болью:

– И все-таки у нас были прекрасные минуты жизни, Анна Васильевна! Я буду помнить их всегда.

– Я тоже, – эхом отозвалась Анна Васильевна.

Неведомо откуда взявшийся второй охранник уже уводил ее со двора.

Одиночество, еще более чудовищное, чем раньше, сосущее, вызывающее столбняк, навалилось на него, кровь отхлынула от лица Колчака, оно сделалось белым – побелели даже губы.

Он, превозмогая оцепенение, усталость, тоску, повернулся к охраннику, поблагодарил его:

– Спасибо!

– Не за что, – тихо ответил тот, оглянулся с опаскою – не слышит ли кто его разговора, поправил на плече винтовку – Колчака даже на прогулку выводили под винтовочным дулом, – скомандовал сиплым, словно расколовшимся, в дырках и свищах, голосом: – Следуйте по кругу дальше!

Колчаку удалось передать Анне Васильевне несколько записок – помогли все те же солдаты охраны, относившиеся к нему совсем иначе, чем, скажем, Бурсак или Чудновский. Анна Васильевна также прислала ему в ответ несколько записок.

Так она сообщила Колчаку о том, что к Иркутску подходят каппелевцы, что они уже предъявили красным ультиматум: немедленно освободить Колчака! В противном случае каппелевцы будут штурмовать Иркутск. Колчак понял: это конец. Красные ни за что, никогда не отдадут его.

Он узнал также, что самого Каппеля уже нет в живых – лежит в наспех вырытой, мерзлой могиле на станции Утай. Войсками же Каппеля командует генерал-лейтенант С. Н. Войцеховский – человек, как и Каппель, преданный Колчаку.

Адмирал хорошо представлял, что испытала армия Каппеля в своем страшном Ледяном походе, сколько людей оставила лежать в снегу, будучи не в состоянии похоронить их по-человечески, как и положено у православных, прося у них прощения, хрипя и выбулькивая из простуженных глоток невнятные покаянные слова и устремляясь дальше на восток. Чехи, сытые, хорошо вооруженные, с лопающимися от нагульного сала рожами не подпускали каппелевцев к железнодорожным путям; чтобы зацепиться хотя бы за пару шпал, надо было положить половину армии, поэтому каппелевцы углублялись в снега, вгрызались в них и шли, шли, шли к Иркутску.

Наверное, это и не армия уже была.

Колчак находился недалеко от истины: под началом Войцеховского находилось не более семитысяч человек, около половины из них были больны, но и больные, они готовы были следовать за своим командующим. Обмороженные легкие, тиф, лица, с которых страшными черными скрутками слезала кожа, ампутированные ноги, нечеловеческая усталость – вот что представляла из себя к той поре армия Каппеля.

А в районе Иркутска только одних партизан собралось шестнадцать тысяч плюс регулярное красное войско – Пятая армия... Ничего генерал Войцеховский со своими людьми не сможет сделать. Увы. Адмирал был обречен.

Слух о том, что Колчак будет расстрелян, прошел по заключенным еще пятого февраля – об этом из камеры в камеру передавали перестуком-морзянкой, вполне возможно, кто-то пробовал достучаться и до камеры номер пять, но Колчак не знал азбуки Морзе и из стука ничего не понял.

В камере было холодно, по углам, просачиваясь сквозь потолок, спускалась вниз блескучая шерстистая струйка: – иней – не иней, снег – не снег, лед – не лед, но очень жгучая, способная умертвить человека на расстоянии струя холода.

Эта шерстистая струйка, казалось, стремилась дотянуться до его горла, все норовила вцепиться в теплую живую плоть, вышибала кашель, будила ревматические боли, затаившиеся в нем, на полу тоже поблескивали красивые серебристые звездочки – и тут проступала стужа. Шинель хоть и была заботливо утеплена Анной Васильевной, а не спасала – Колчак страдал от холода.

Первое время из какой-то ледяной лунки выскакивала крохотная темная мышка, попискивала робко, прося у человека еду, но потом она пропала – то ли замерзла, то ли переместилась в другое место, более теплое.

Согревался Колчак лишь во время допросов – комната, где без устали трудились члены «чрезвычайки», призванные погубить его, отапливалась, как «стратегический» объект, который ни в коем разе не должен был вымерзнуть. В тяжелую чугунную буржуйку, именуемое так хлипкое жестяное сооружение, готовое каждую минуту вспыхнуть, будто было склепано из бумаги, постоянно что-то подкидывали: то смолистые полешки, то калорийный черемховский уголек, то прессованный сопропель – торф. Печушка в ответ весело ухала, стреляла мелкими жгучими угольками, когда кто-нибудь открывал створку, дышала жаром. Она умела голосом своим, уютным гудом снимать с души печаль и переживания.

Допросы продолжались.

Во внутреннем кармане шинели Колчак нашел перчатку Анны Васильевны – ту самую, которая плавала с ним за океан, в Америку, – его плохо обыскали, и Колчак радовался тому, что с ним находится этот кусочек кожи, который хорошо помнит Анну Васильевну, ее руку, хранит ее запах.

Он прижимал эту перчатку к лицу и замирал на несколько мгновений, втягивая ноздрями тонкий вкусный дух, отрешенно улыбаясь и вспоминая дни, которые провел вместе с Анной Васильевной. Не так уж много было этих дней, каждый он помнит хорошо – не только дни, но и часы, – каждый час встает у него в памяти, повторяется, вызывает нежность.

Ему надо было хотя бы на несколько минут увидеть Анну Васильевну, попросить у нее прощения (хотя он делал это уже не раз). Тогда, во внутреннем дворике, во время нечаянной, впрочем, совсем не нечаянной, встречи он опешил, растерялся, не смог сказать ей того, что надо было сказать, в том числе не успел попросить прощения за всю боль, что причинил ей...