Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС - читать онлайн книгу. Автор: Леон Дегрелль cтр.№ 25

У нас были взбалмошные соседи — румыны. Их офицеры иногда приходили к нам в касках, похожих на торты. Они почти все говорили на певучем и сюсюкающем французском языке.

Их солдаты вели адскую пальбу. Их было около двадцати тысяч на нашем левом крыле, и они беспрестанно палили. Но мы ведь были в стороне. Эта непрерывная пальба раздражала нас и дергала русских, вызывая бесполезную возню. За одну только ночь румыны расходовали столько патронов, сколько весь остальной наш сектор за две недели. Это была уже не война, это была ночная шумиха.

Европейские легионы, должно быть, состояли исключительно из добровольцев. Они, будь то норвежцы, шведы, датчане, голландцы, швейцарцы, фламандцы, валлонцы, французы или испанцы, — дрались превосходно до последнего дня. Напротив, те кто воевал по призыву, терпели довольно чувствительные поражения.

Тысячи румынских солдат были заражены коммунистической пропагандой. Это мы хорошо видели под Сталинградом. Это на них и на итальянцев (те тоже пришли воевать без энтузиазма) Сталин очень умело направил свое наступление в ноябре 1942 года. Он их разбил играючи.

Бесспорно, румынские солдаты совершили много подвигов с июня 1941 года. Они освободили Бессарабию, захватили Одессу, они геройски сражались в Крыму и в Донбассе. Но они были дикарями по своей природе, расстреливали пленных, навлекая этим ответные репрессии, от которых страдали все.

* * *

Эти расправы над пленными были не только дикостью, но и глупостью. Многие русские только и ждали, чтобы сдаться, не вынося коммунизма и будучи деморализованными годом поражений. Ночью из наших малых постов-засад мы слышали, как они раздвигают ветки на другом берегу Донца. Мы слушали, затаив дыхание. Мы улавливали шум тела, погруженного в воду. Человек подплывал. Мы вполголоса говорили ему: «Сюда, сюда! Вот здесь!» Русский выходил из воды почти голый. Мы вели его погреться, давали ему сигарету. Его глаза светились счастьем славного успокоенного животного. Час спустя он точно рассказывал нам, что происходило на той стороне. Его отправляли в тыл с пайком, он был рад закончить войну и покончить с большевизмом.

Однажды ночью мы выловили одного молодого парня. Чтобы было легче добраться до нас, он разделся до трусов. В зубах у него был один из тех пропусков, которые немецкая авиация во множестве бросала на советский участок фронта. Эти маленькие пропуски гарантировали жизнь перебежчику, притягивая мужиков и провоцируя дезертирство тысяч.

У дезертира той ночью было живое лицо и горящие глаза, но мы не могли понять его и добиться его понимания. Каждый из нас пользовался четырьмя русскими словами, которые знал. Ничего не поделаешь. В конце концов один из нас, потеряв терпение, бросил крепкое ругательство.

— Так вы французы?! — удивленно воскликнул русский с бесподобным парижским акцентом.

Он был переводчик агентства «Интурист», в течение многих лет жил на Монмартре. Наш возглас сразу поверг его в состояние эйфории, его восхищение было безграничным. Он был сыт по горло советской нищетой. Он рассказал нам много смачных историй о наших противниках. Мы дали ему рубашку и пару башмаков. Насвистывая, он пошел в свою очередь в сторону штаба с пустыми кухонными бидонами.

К сожалению, несмотря на наши просьбы, румыны продолжали расправы над всеми русскими, что доходили и попадали на их посты. Бедняг, которые барахтались в воде с поднятыми руками, расстреливали до того, как они ступали на берег, или если им удавалось избежать пули, то их расстреливали утром среди всеобщего хохота. Дунайские палачи опять сбрасывали в воду пробитые пулями тела, мрачно плывшие по течению Донца.

Русские, засев в прибрежных кустах, видели эти мрачные плавучие караваны. Через несколько дней у них совсем пропало желание пересекать реку. Они стали злыми, желчными, жаждущими мести. Нам предстояло провести неспокойные недели.

Наши боевые позиции в лесу, занимаемые нами в июне 1942 года, были относительно хорошо замаскированы. С условием соблюдения осторожности можно было передвигаться под прикрытием деревьев. И все же случайные пули свистели, впиваясь в дуб или пробивая поясницу какому-нибудь несчастному солдату, присевшему отдохнуть у дерева.

Зато чем больше наши позиции приближались к городу Изюму, тем более оголенной становилась местность. Фронт расширялся в километр, переходя через болота, растрескавшиеся на солнце. Только снопы грязного тростника и чахлый орешник населяли эти печальные места.

Наш взвод саперов расположился в центре этой затерянной лагуны, образуя линию огневых точек, из них наши пулеметы держали течение Донца под огнем. Эти парни, испачканные грязью, прожаренные жарой, стали черными как кроты. Мириады мошкары пожирали их.

Днем было невозможно подойти к их укреплениям. Мне удалось это однажды в обед, только бросившись сломя голову под носом у русских. Я это сделал только для того, чтобы придать уверенности нашим связным. Но огонь был таким адским, что больше никто не пытался рисковать.

Надо было ограничить связь ночным временем. Тогда несколько добровольцев, нагруженных мешками с хлебом, отваживались пробираться к этим болотным позициям. Местность каждое мгновение освещалась осветительными ракетами и обстреливалась.

Люди падали на колени. Часто сухой хлеб был мокрым от крови какого-нибудь носильщика, которого приводили обратно, желтого, с растерянными глазами, держащегося за живот…

* * *

Южнее этой полосы болот, тростника и орешника находились ненужные пастбища, затем обработанные поля деревни.

Ночью наши патрули доходили до опушки рощи, до самого течения реки. Незадолго до восхода солнца они отступали, иначе им в течение пятнадцати часов приходилось бы притворяться мертвыми. Пройти двадцать метров от одной избы до другой неизбежно означало рисковать головой. К этой деревне спускался большой холм, совершенно голый.

Несмотря на бои, крестьяне продолжали обрабатывать землю. Между Донцом и поселком, то есть между врагом и нами, простиралась двухсотметровая полоса жирной, исключительно плодородной земли. Украинки не хотели потерять свой урожай. Мы позволили им ходить на свои поля и сенокосы. Русские, как и мы, не мешали этому простому деревенскому труду.

Между двумя линиями пулеметных точек пятьдесят женщин бродили на черноземных полях или ворошили сено. Это было развлечением для нас. Когда красивая, высокая девушка наклоняется и распрямляется, — это всегда очаровательное зрелище. Мы следили за игрой этих бедер, мы слышали эти певучие голоса, мы были внутренне рады, но пальцы держали на спусковых крючках.

Вечером темень спускалась около девяти часов. Но надо было остерегаться последних лучей, что вырисовывали силуэты на склоне. В десять часов наши бойцы пробирались к передовым постам у реки. Ходы сообщения проходили под сараями, извивались среди жирных земель.

Русские использовали различные приемы, чтобы осветить местность. Они пускали в небо ракеты. Это был красивый фейерверк. Но они не могли пускать ракеты каждые тридцать секунд на всем секторе. Тогда они применили намного более простую систему. Они стреляли зажигательными пулями в одну-две избы, пока они не вспыхивали. Тогда до самого утра деревня сверкала, как зеркало на солнце.