Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Першанин cтр.№ 107

Раздражение против нас вылилось в беспорядочную стрельбу из всех видов легкого оружия. Мы отвечали, снова в кого-то попали, тогда они пустили в ход минометы, которые били методично, выматывая душу. Все со страхом слушали звенящий звук набирающей высоту очередной мины – кому она достанется? В окопах попадания в замкнутое пространство казались особенно страшными. Мы уже нагляделись, что творит взрывчатка, размазывая людей по стенкам. Некоторые не выдерживали, выползали наверх.

Я захватил с собой Саню Тупикова, мы взобрались на гребень и сделали десять выстрелов из винтовок по минометным вспышкам. Возможно, в кого-то попали, а скорее всего, немцы снова израсходовали боезапас, а новый в темноте не подвезли. Так или иначе, угомонились обе стороны. Усталость позволила поспать часа три, затем меня разбудил холод. Когда высунулся из окопа, увидел, что трава покрылась инеем. Начинался новый день.

Старшина пытался накануне принести ужин. Попал с помощниками под огонь, один из них погиб, а в мешок с хлебом и махоркой угодили несколько пуль. Старшина ввалился в погреб к Шмакову, долго ругался, жаловался на тяжкую долю, затем ушел, оставив смятые буханки и рваные пачки махорки. У Шмакова я застал командира первого взвода Петра Грицевича. Белорус располагался на правом фланге, я – на левом. Нас разделял второй взвод, поэтому встретиться могли только на командирском пункте Шмакова. Ротный устроился неплохо. Чтобы не мешали руководить ротой случайные мины, его ординарец неплохо оборудовал под жилье погреб. Свет проникал через узкое окошко и открытую дверь. В честь случайного сбора всех трех командиров взводов Павел Шмаков открыл три банки каспийской кильки в томате. Хлеб оказался мокрым и вязким, совершенно не резался ножом, и ординарец отрывал куски руками.

Съели кильку, а на десерт желтый сахар-песок. Закурили и выслушали новости. На Мамаевом кургане не утихал бой, всю ночь работала переправа, обещали подвезти в ближайшее время теплое белье. Я пожаловался на нехватку еды.

– Вон, три буханки для твоих приготовлены, – кивнул Павел Шмаков. – Махорка, сахар. Днем старшина горячее принесет. Вы зачем у него автомат украли?

– Так, ребята баловались, – отмахнулся я. – Пустое дело, говорить не о чем.

– Как с боеприпасами?

– Пока хватает, трофейными пользуемся.

– У Малькова люди вчера хорошо воевали, – порадовал остальных командиров Шмаков. – Ну-ка, Василий, расскажи, как вы отличились.

Я рассказал, стараясь не завираться. О нашем успехе знали многие. Стрельбу из трофейного пулемета и автоматов некоторые принимали вначале за немецкий прорыв. Трофейное оружие и боеприпасы расходовали щедро, а ночью многочисленные автоматы помогли нам сорвать контратаку.

– Вот так, – прокомментировал действия взвода Шмаков. – Умеет Мальков людей организовывать. Начальство обещает награды.

– Много чего обещают. Белье теплое, медали, – стал загибать пальцы командир второго взвода, – и новые шинели тоже.

Шмаков от полноты чувств, зная, медалей вряд ли дождемся, объявил, что мне присвоено звание «старший сержант». Я поблагодарил. Первый и второй взвод тоже воевали неплохо. Грицевич разогнал со своими людьми по оврагу пытавшихся атаковать немцев. На нейтралке осталась стоять легкая пушка, расчет которой перебили. В темноте десантники пробрались к ней и взорвали. Петро Грицевич перевел разговор на более насущные темы:

– Чего картошку не роете? На огородах бульба осталась, хоть и не крупная, но хорошая. У меня ребята ведра три накопали.

Все согласились: картошка – это хорошо, а ординарец Шмакова сварливо упрекнул Петра, почему он не принес хоть немного для командира роты.

– Ребята все поели, – простодушно ответил белорус.

– Обойдусь, – отмахнулся Шмаков и, снова меня похвалив, приказал ординарцу выдать дополнительно для моего взвода три банки консервов.

Пришли двое связистов налаживать телефонную связь со штабом батальона, и мы разошлись. Бойцы во взводе обрадовались хлебу и махорке, а картошку догадались нарыть еще до моего прихода. Оказалась она мелкой, как горох. Варили ее в разных местах на крошечных костерках. Какой-никакой, а завтрак.

Бои в Сталинграде шли в тот период на протяжении от тракторного завода на севере и до Купоросной балки на юге. Это расстояние составляет двадцать километров. Возле балки, а также в устье Царицы немцы укрепились на берегу Волги. Двадцать третьего сентября в бой вступила сибирская дивизия полковника Батюка. В Сталинграде хватало места героям, но очень тесно было трусам.

Если сибиряки дрались упорно, то командир и комиссар 92-й особой бригады удрали через узкий участок реки на остров Голодный. Краснофлотцы в добротных черных куртках шли в свою последнюю атаку, чтобы отбить элеватор. Они показали полное презрение к смерти и в большинстве остались лежать на берегу под сильным пулеметным огнем. Но, меняя раскаленные стволы своих отличных машингеверов, немцы не испытывали радости от временной победы. Такая смелость наводила на печальные мысли о собственной судьбе. Возле тел моряков копошились местные мальчишки, снимая ботинки. Не ищите в этом пренебрежения к погибшим. Просто подступали холода, а дети мерзли.

Советская артиллерия из-за реки долбила немецкие позиции. Взрывы снарядов и осколки кирпичей выбивали вражеских солдат. Даже своя собственная авиация, господствующая в воздухе, уже не утешала. Бомбы часто падали немцам на головы, не помогали многочисленные сигнальные ракеты. Слишком быстро менялась линия обороны, сблизившись до расстояния гранатного броска. Пилоты с запозданием отмечали, что бомбы летят прямо на расстеленные флаги со свастикой – опознавательный знак немецких позиций.

Двадцать третьего сентября командующий шестой армией Паулюс отметил хорошим вином свой день рождения. Генерал маялся застарелой дизентерией. Нервозность обостряла болезнь. В этот период в скором взятии Сталинграда стал сомневаться умный министр пропаганды Йозеф Геббельс. На всякий случай он распорядился прекратить печатать слишком бодрые репортажи об успехах немецких войск в городе.

Вот такие были дни.

Немцы окрестили бой в развалинах Сталинграда крысиной войной. В нашем языке крысы воспринимаются в негативном смысле, что-то скользкое, вороватое, облезлое. В немецком это понятие означает верткого, молниеносного хищника. Именно такой показалась вражеским солдатам война в лабиринте разрушенных зданий, подвалах, подземных туннелях. Здесь отступала на задний план техника. Немцев подавляли своей инициативой наши бойцы, энергичные волевые командиры нового типа, которые не оглядывались на высокое начальство и проявляли постоянную находчивость.

Снайпером становился обычный смелый боец, который, пристроившись у окна, выбивал со ста метров одного врага за другим и умело менял позиции. Даже самый робкий теперь знал: если хочешь прожить дольше, учись воевать и нападай первым. Безжалостная воля Верховного главнокомандующего наглухо перекрыла возможность дальнейшего отступления за Волгу. На всем протяжении наносились контрудары, в них бросали первые штрафбаты и штрафные роты.