Штурмуя небеса. ЛСД и американская мечта - читать онлайн книгу. Автор: Джей Стивенс cтр.№ 43

Керуак был ошеломлен этим полным и безоговорочным отказом. И на поверхность всплыли непривлекательные стороны его характера: самовлюбленность, мания величия — почему мир не признает моих талантов? — и даже паранойя — я не признан, потому что мои друзья плетут интриги, крадут мои идеи, шепчутся у меня за спиной! Джек набросился на всех с обвинениями. Особенно неприятное письмо он послал Гинсбергу. По его мнению, какие-то там посредственности украли у него идеи. В качестве доказательства указывал на Клеллона Холмса, чей роман «Иди», изданный осенью 1952-го, пользовался коммерческим успехом. Именно тем, на который, по надеждам Харкорта Брэйса, должен был рассчитывать «Городок и город». Холмс имел наглость (по мнению Джека) не только продавать в розницу некоторые рассказы, относившиеся к их маленькой группе провидцев. Он также похитил некоторые броские высказывания Джека. Например, однажды ночью Керуак, в разговоре с друзьями, заметил: «Мы — разбитое поколение (beat)». Холмс упомянул об этом в «Иди», где на это выражение наткнулся молодой редактор газеты «Нью-Йорк тайме» Гилберт Миллстайн.

Миллстайн всегда искал свежие материалы о современных тенденциях в обществе. Он предложил Холмсу написать статью о «разбитом поколении». И тот написал, серьезно анализируя взгляды современных последователей теории «Нового Видения Мира». По его словам, они искали «открытия сознания и в конечном счете души», то есть состояния полной независимости от стандартов, позволяющего им достичь глубины (или подняться до высоты) «основных принципов сознания». Это являлось ключевым понятием «разбитого поколения», это и скрытая за этим идея создания сообщества согласных душ (всегда витавшая в воздухе, но не высказывавшаяся вслух); новая форма жизни, когда человечество стремится к объединению, а не к конфликтам. И именно об этом в основном была статья: как узнать настоящего собрата, настоящего битника. «Человек становится битником, когда он ставит на кон все, что у него есть», — писал Холмс.

Несмотря на свое раздражение, Керуаку статья понравилась и он даже переименовал свою рукопись в «Разбитое Поколение». Затем — в «Дорогу рок-н-ролла». Однако и это не заставило издателей изменить своего мнения.

Керуак начал впадать в депрессию, неделю он ходил в прекрасном настроении, но на следующей его охватывали грусть и горечь. Он напивался и выглядел при этом довольно жалко. А потом стыдился. Лучшим лекарством в данном случае оказались странствия. С 1952 по 1957 год он ездил по миру, из Сан-Франциско в Мехико, затем — в Нью-Йорк, был в Танжере, Париже, Лондоне. Переходил с работы на работу, от женщины к женщине. Путешествуя, он всегда останавливался в самых захудалых гостиницах. Он играл роль «пьяницы, завсегдатая притонов, который кочует с места на место». Как однажды заметил его друг Гэри Снайдер, «возвращаясь к бродяжничеству», Керуак возвращался к «идеалам той свободы, свежести, непостоянства и независимости… которые были доступны нам в то время».

Но если главным лекарством для Керуака стали постоянные странствия, то следующим оказался писательский труд. Его усидчивость вызывала уважение. «Джек сидел и писал до изнеможения, — вспоминал Берроуз. — Писал и писал. Он просто садился в уголке, просил «меня не беспокоить», и я сразу же переставал обращать на него внимания». С 1952годадо 1956-го Керуак, «сидя в уголке», написал около двенадцати произведений. Работая над ними, он следовал формуле, изобретенной при написании «В дороге»: описания сумбурной жизни перемежались с вызванным бензедрином потоком спонтанных воспоминаний. Он решил последовать совету Кэссиди и создать многотомный труд, подобный прустовскому роману «Воспоминания о случившемся в прошлом». [68] Правда, в случае Керуака это были «В поисках утраченного последнего месяца». Однажды, когда девчонка из Гринвич-Вилледж, проведя с Джеком всего несколько недель, ушла от него к поэту Грегори Корсо, [69] Керуак сел и за три дня, не останавливаясь, написал «Подземные» — изложение этой печальной истории, из-за которой он даже похудел на пятнадцать фунтов. Часто Керуак писал свои мини-мемуары в мансарде дома в Сан-Франциско (а позднее — в Сан-Хосе), где Кэссиди жил вместе с женой Каролиной. Временами они жили на манер menage a trois. [70]

Добровольная бедность, непризнанность Керуака, преследования, которым подвергался талант художника со стороны официальной культуры, олицетворявшей богатство и власть, символизировали, по крайней мере для его друзей, высшие идеалы «разбитого поколения». Но также жизнь Керуака символизировала и тяжелую цену, которую приходилось платить тому, кто хотел жить этими идеалами в 1950-х. Груда неопубликованных рукописей росла. Росли злость и отчаяние Джека. Он хотел, чтобы его талант признали, но в то же время именно это желание свидетельствовало о том, насколько ему еще далеко до отказа от социальных условностей.

Свидетельство Нила Кэссиди об успешном похождении «Кислотного Теста»

В теории путь художника, подчинявшегося лишь собственному таланту, выглядел очень привлекательно. Но если говорить о реальной жизни, то все люди, жившие по таким принципам, получали признание лишь посмертно. При жизни — невзгоды и горечь, после смерти — известность. Но где была гарантия, что, если Джек принесет свою жизнь в жертву на алтарь искусства, боги смилуются над ним? В декабре 1954 года Керуак записал в дневнике следующее самообвинение: «Самые худшие дни моей жизни… я — преступник, больной и дурак. Я разочарован сам в себе и нахожусь в постоянной тоске, потому что до сих пор не делаю того, что, как я понимаю, должен был делать еще год назад».

Это быда дилеммй, которая вставала, хотя и по-разному, перед ними всеми. Прекрасно было выйти за рамки, психологически освободиться от паутины американского социума. Но что потом? Как жить? И где? У эмигрантов двадцатых был Париж. И Париж уже пятьдесят лет был центром богемы. В легкомысленных парижских кафе пили вино Хемингуэй и Мерфи. Но движение битников только зарождалось. И у них не было своего Парижа. Да и их было очень мало — можно пересчитать по пальцам.

Пока же их крепко связывала лишь привычка бродяжничать. В конце сороковых годов Берроуз переехал в небольшой городок к северу от Хьюстона в Техасе, купил там ферму и выращивал между грядок люцерны небольшую плантацию конопли. Фермер из него вышел неважный, возможно, потому что он кололся героином трижды в день. В конце концов им заинтересовалась местная полиция (неясно — то ли из-за его странной плантации, то ли из-за странных типов, которые постоянно слонялись вокруг фермы, а может, из-за его привычки по нескольку часов в день палить из пистолета в стену амбара). Но в результате ему пришлось переехать в небольшой городок к северу от Нью-Орлеана, где история повторилась. Тогда он решил попытать счастья в Мексике. Его поразили слухи, что в Мексике земля стоит два доллара акр, и он поехал в Мехико с твердым намерением поселиться там и принять мексиканское гражданство. Но мексиканские чиновники потеряли его документы и, в конце концов, Билл, потратив около тысячи долларов, оказался там же, где начинал. С одной стороны, мексиканцы видели в Берроузе еще одного глупого молодого гринго с кучей денег, а с другой стороны, их пугали некоторые его привычки — например, любовь к оружию. Несколько раз у него конфисковывали пистолеты. Однако они оставили ему по крайней мере один. Из него седьмого сентября 1951 года он убил Джоан. Они собирались поиграть в Вильгельма Телля. Берроуз промахнулся.