Штурмуя небеса. ЛСД и американская мечта - читать онлайн книгу. Автор: Джей Стивенс cтр.№ 15

Работа по М-фактору шла медленно. Пока не было Смитиса, который должен был прибыть в Саскачеван только через несколько месяцев, Осмонд начал работать с психиатром Абрамом Хоффером, почетным членом Саскачеванского университета. Хоффер был знаком с Хайнрихом Клувером, который говорил, что с удовольствием занялся бы изучением мескалина, поскольку это «наиболее интересная сфера исследования на сегодняшний день». Когда же Смитис наконец приехал, он привез с собой заметки, легшие в основу их следующего эссе. После некоторых добавлений, сделанных Осмондом, оно было опубликовано в «Хибберт Джорнал». Смитис считал, что медики восемнадцатого века выдвигали причудливые теории и вели ожесточенные споры, но при этом довольно невнимательно относились к фактам. Развитие психологии в двадцатом веке, по мнению Смитиса, шло примерно так же. Нужна была новая модель научного развития, которая вела бы сначала, вслед за Карлом Поппером, к «ортодоксальной» науке (принятой теории, объясняющей известные факты), а затем к «ереси» (новой систематизации фактов, часто с добавлением новых данных) и, наконец, к новому ортодоксальному периоду. И так далее, с попеременной сменой ереси и ортодоксии.

Мескалин был упомянут в статье дважды. Во-первых — в контексте анализа психобиологического объяснения шизофрении. «Никто не может считать себя действительно компетентным в лечении шизофрении, если он не отдает себе отчет в том, что пред-ставляет из себя мир шизофреника, — писали Осмонд и Смитис. — С помощью мескалина это становится возможным». Второе упоминание о мескалине встречалось в русле новой теории сознания, базирующейся на трех новых наборах фактических данных:

A) Последние открытия в развитии электронных вычислительных машин и изучение аналогичных механизмов мозга

Б) Последние открытия в парапсихологии Обратите внимание на то, что экстрасенсорное восприятие признано научным фактом

B) Природа явлений, происходящих в сознании под влиянием мескалина Можно было бы подумать, что любой человек, знакомый с психологией, основанной на концепции подсознательно-го, воспользуется таким богатым источником для различных опытов, как мескалин, но никто этого так и не сделал, хотя Рутье предлагал это еще в 1922 году

Вскоре они получили письмо от Олдоса Хаксли, поздравлявшего их с открытием и приглашавшего, если они будут «проезжать мимо» в ближайшем будущем, навестить его в Лос-Анджелесе. Хаксли, кроме того, выражал желание попробовать мескалин.

Хотя Осмонд и Смитис были польщены похвалой прославленного писателя, вероятность, что они будут в ближайшем будущем «проезжать мимо» Лос-Анджелеса была практически равна нулю. Тем не менее им этого очень хотелось, хотя бы для того, чтобы отдохнуть на время от суровой канадской зимы. И тут вмешалась судьба. Напряженные отношения в больнице достигли такого накала, что деятели, отвечающие за программу психического здоровья Саскачевана, почувствовали, что пришло время обсудить это со старым директором. Осмонд решил, что лучше ему при этом не присутствовать, и начал готовиться к поездке в Лос-Анджелес на приближающуюся сессию Американской психиатрической ассоциации. И вот, в результате этих событий, Осмонд в начале мая 1953 года летел в самолете на юг, везя с собой не только редкое для Хаксли приглашение погостить у него, но и небольшой пузырек с мескалином.

Олдосу Хаксли было пятьдесят восемь, когда он, в характерном для него восторженном тоне, набросал письмо Осмонду и Смитису. Он был известен своими блистательными сатирическими новеллами уже начиная с двадцатых годов двадцатого века. Французский беллетрист Андре Моруа восхищался им и отзывался о нем как о «самом умном писателе нашего поколения». Под этим он подразумевал энциклопедическое образование Хаксли.

Казалось, Хаксли в детстве успел прочитать всю «Британскую энциклопедию». Тогда огромное количество эссе на различнейшие темы, вышедших из-под его пера и кормивших его в течение почти всей жизни, было бы вполне объяснимым. Создавалось впечатление, что он понемногу знает обо всем. Но в то же время он не был ни педантом, ни дилетантом. Его суждения, касалось ли это молекулярной биологии или художника эпохи Возрождения Пьеро делла Франческа, были необычайно точны. Художественный критик Кеннет Кларк, долгое время исследовавший творчество Пьеро делла Франческа, ворчал, что, несмотря на долгие исследования, он знает о Пьеро «намного меньше, чем Олдос, изучавший его творчество всего несколько недель, но обладавший сверхъестественным сочетанием интуиции и разума».

Олдос Хакли

Однажды, будучи в Италии, Хаксли случайно оказался на съемках «Елены Троянской», голливудской костюмированной драмы пятидесятых годов. Поскольку эта отрасль киноиндустрии была полной штамповкой, иногда возникали определенные проблемы: например, в киносценарии упоминалась «вакханалия». Но ни режиссер, родом со Среднего Запада, ни ассистент из Нью-Йорка точно не знали, что это такое. И в этот момент появился Олдос. Как рас-сказал мне позднее ассистент режиссера, «он в течение нескольких часов рассказывал нам все, что знает о вакханалиях. В результате съемки вакханалии получились настолько удачными, что актеры не могли остановиться, даже когда режиссер закричал «стоп».

Таков был Хаксли: занятный человек, полный экзотических знаний. Он и сам выглядел довольно экзотично — ростом метр девяносто с лишним, он был необычайно худ и напоминал флагшток. Когда Олдос был молод, друзья говорили, что он похож на кузнечика. К старости он больше стал походить на цаплю. У него было удлиненное лицо, из-за чего он всегда выглядел на десяток лет моложе. Голову венчала шапка каштановых, а в старости — седых волос. Но самым неотразимым в его облике были, конечно, голубые глаза (он был слеп на один глаз, а другим видел очень плохо) и манера разговаривать с необычайным изяществом. Хаксли откидывался на спинку стула, направив взгляд голубых глаз поверх головы собеседника, и неторопливо развивал свои мысли «беспрерывно, пока не перевернет каждый камень, чтобы обнаружить скрытые под ним факты, или не пройдет весь лабиринт… и не откроет в конце концов истину». В отличие от других талантливых рассказчиков, он был также жадным слушателем. С ненасытной жадностью он поглощал слухи, книги, политику, науку, скандалы и факты (и чем необычнее, тем лучше), бормоча при этом: «как интересно!», когда узнавал очередную пикантную новость.

Если бы Олдос Хаксли умер в тридцать пять, вскоре после публикации своего пятого романа «О дивный новый мир», место в английской литературе ему уже было бы обеспечено. Сомерсет Моэм и Скотт Фицджеральд скорбели бы о преждевременной кончине многообещающего автора. Но Хаксли не умер. Он изменился — иногда это даже хуже. С середины тридцатых он обратился к мистике и восточной философии. Его романы, когда он наконец заставлял себя писать таковые (а делал он это регулярно по той простой причине, что за романы платили больше, чем за эссе), были настоящими философскими произведениями с научным оттенком. Они напоминали произведения Вольтера и других философов. «Никто со времен Честертона не растрачивал так свой дар», — писал критик Сирил Коннолли [34] во «Вратах обещаний» (что наводило на мысли о том, куда же растратил свой дар сам Коннолли).