Порнографическая поэма - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Тернер cтр.№ 14

— Может быть, и за то, и за другое вместе?

Я понял, что этот вариант хуже всего.

— Каково наказание за ложь? — поинтересовался я только для того, чтобы ускорить дело.

— Оно в два раза больше, чем наказание за воровство, — ответила исполнительный продюсер, закрывая папку и скользящим движением опуская ее в свою сумку.

— Ну тогда, — сказал я, — я бы предпочел наказание за воровство.

— Но вы ничего не украли, — возразила мисс Синглтон. — Пленки украла Нетти.

Я подумал, вышла ли уже Нетти на улицу из школы или еще нет.

— Я знаю, что пленки украла Нетти, — продолжала исполнительный продюсер, — потому что видела, как она тайком засовывала их в карман пальто. Подозреваю, что вы были соучастником, потому что сразу после этого она что-то прошептала вам на ухо, — она заложила руки за голову и откинулась назад. — И из черноты под ее ногтями я делаю вывод, что она просматривала эти пленки.

Я был напуган. Беги, Нетти, беги!

— А что касается вас — подозреваю, что вы тоже принимали участие в просмотре, — закончила исполнительный продюсер, и ее голос дрогнул.

Я не знал, что сказать. Мне хотелось защитить Нетти, но я также хотел, черт возьми, покончить наконец с этим разбирательством. Мне ничего не оставалось, как только признаться в том, что я лгал насчет кражи пленок, хотя это, кажется, уже не было столь важно. Итак:

— Ладно, я солгал насчет кражи. Простите меня за это. И да, я видел то, что было на пленках. Простите меня и за это тоже.

Все, я сказал это. Что теперь? Исполнительный продюсер выдвинула ящик стола, что-то поискала там и с шумом задвинула обратно. Что-то еще пропало? Исполнительный продюсер потерла глаза. Снова жужжание ламп дневного света. Наконец:

— Ладно, вы больше не обвиняетесь в краже. Только во лжи.

— И каково же наказание за эту ложь?

— К счастью для вас, я слишком устала, чтобы придумать адекватное наказание прямо сейчас, — вздохнула она, подняв брови. — Думаю, пока что будет достаточно, если вы честно расскажете, что увидели на этих пленках.

Она была права. Это должно быть болезненным. Я не мог бы придумать худшего наказания, чем описать кому-нибудь ту часть их с мистером Маккинни жизни, которую они явно хотели забыть.

Я рассказал ей прежде всего о местности: пальмы, белый песок, тропическое море; потом о музыкальном фестивале: о музыкантах в ярких нарядах — зеленых, золотых, красных, — об их странных инструментах, декорациях, танцующих неподалеку людях. Описал мистера Маккинни: его многочисленные кепки, меняющуюся от съемки к съемке растительность на лице, его босоножки; саму мисс Синглтон: ее платья с горжетками, большие темные очки, улыбку на лице — словом, все, что мог вспомнить. Честно. Все, кроме похорон. Вот, что я сделал. Просто описал. И к концу своего повествования я думал, что неплохо поработал. Я почувствовал себя настолько уверенным, что сменил тему. Я спросил исполнительного продюсера, почему она решила уничтожить такой прекрасный фильм. Ведь он был так хорошо снят. И даже если она не хотела видеть все это в данный период своей жизни, не факт, что она не изменит своего мнения в будущем. Может быть, ее дети когда-нибудь захотят посмотреть этот фильм, кто знает?

Кажется, мисс Синглтон не слишком понравился мой внезапный интерес к ее личной жизни.

— Ваши вопросы кажутся мне чересчур смелыми, учитывая серьезность вашего проступка, — заявила она отрывисто, вытаскивая из сумки кошелек. — Возможно, мне следует добавить в список ваших преступлений еще и вторжение в частную жизнь.

Я почувствовал себя совершенно отвратительно. Я был уже не просто обвиняемым. Мое преступление разрослось до размеров чего-то большего. И когда мисс Синглтон попросила меня подойти к ней, желая что-то мне показать, я подошел неверной походкой, на негнущихся ногах.

Она открыла свой кошелек и извлекла оттуда маленький бумажник. Из бумажника она вытащила крошечную фотографию.

— Это моя семья, — пояснила она, передавая мне карточку. — Люди, с которыми я собираюсь встречать Рождество.

На фотографии я увидел ее, Маккинни и — ребенка. Я смотрел на карточку намного дольше, чем требовалось, крепко сжав ее обеими руками. Потому что это позволяло мне не смотреть на мисс Синглтон. Я знал, что она плачет и что ей нужно время, чтобы подумать, как себя вести, что сказать мне, когда я отдам ей фотографию. И когда я наконец ее отдал, то не смог удержаться и спросил:

— Но ваш ребенок — разве он не умер?

И мисс Синглтон кивнула. А потом она улыбнулась и вытерла слезы.

— Да, я знаю, — промолвила она, засовывая фото обратно в бумажник, и поблагодарила меня за то, что я сказал наконец правду.

— Потрясающая хуйня! И вы заставили нас войти во все эти детали.

— Благодарю вас.

— Просматривая наши записи, мы убедились, что примерно половина из рассказанного вами находит подтверждение. Однако многое не соответствует нашим данным. Нам кажется, что в некоторых случаях вы подменяете факты домыслами.

— В каких именно?

— Попытайтесь вспомнить сами.

— Ну, знаете… То, что я рассказал, — это все, что я могу вспомнить! Я хочу сказать…

— В других случаях остаются недоговоренности и двусмысленности…

— Видите ли, в моей жизни это был очень запутанный период. Мать говорила одно, учителя — другое.

— Да, но мы знаем, что вы сами все понимали. И чему-то учились из всего этого.

— Конечно.

— Пенни Синглтон дала вам что-то.

— Да, несомненно.

— Урок?

— Скорее понимание. Интуицию.

Бобби Голтс оказался прав. Мисс Синглтон не вернулась в школу после Рождества. Ее уволили, и мистер Диксон сообщил ей об этом на автостоянке возле школы в последний день занятий. Я сам не присутствовал при этом. Но Марги Скотт, очевидно, присутствовала.

Марги рассказала, что мисс Синглтон нелегко приняла это известие. Она круто наехала на мистера Диксона. Мистер Диксон — «слишком вежливый человек», по словам Марги, — отступал и отступал под ее напором, пока не стал терять равновесие. Пенни протянула руку, чтобы поддержать его, но он в ужасе отпрянул с такой силой, что упал. Прямо в лавровый куст. Марги сказала, что они оба были настолько смущены случившимся, что застыли, как роботы. Потом они бросились извиняться друг перед другом. Мисс Синглтон заплакала. Тогда к мистеру Диксону вернулось самообладание, и он помог ей дойти до машины.

Однако у Бобби была другая версия: мисс Синглтон пришла в неописуемую ярость и толкнула мистера Диксона в лавровый куст после того, как ей послышалось, что тот назвал ее черномазой. Но на самом деле, по словам Бобби, мистер Диксон вовсе не называл ее черномазой. И он — Бобби — готов подтвердить в зале суда, что мисс Синглтон солжет, если скажет кому-нибудь, что мистер Диксон назвал ее черномазой.