Прошу, убей меня! - читать онлайн книгу. Автор: Джиллиан Маккейн, Легс Макнил cтр.№ 122

После этого я полностью отдался в ее руки. Я имею в виду не только музыку, но и все остальное — мой образ, все дела, она вообще вела меня по жизни. По-моему, многие думали, что она провоцирует меня на эти припадки и всякое такое, но на самом деле было как раз наоборот. Она всегда старалась успокоить меня и сделать мягче, что ли. Ненависть и бешенство как будто стали существовать отдельно от меня, только иногда выплескивались наружу, особенно когда я напивался. Это было занятно, но уже начинало превращаться в полный бред.

Сильвия Рид: Эния никогда не говорила прямо, что у нее рак. Только что-нибудь вроде того, что у нее нашли какую-то шишку за ухом и смотрят, нет ли их где-нибудь еще… Я думаю, что она сама долго не верила. Мы сидели в ресторане, когда она рассказала про это, и самое удивительное — она выглядела великолепно. Она сильно похудела, была красиво одета и вообще смотрелась превосходно. Ей очень нравилось, что она избавилась от лишнего веса, спрашивала: «Ну, как я выгляжу?», и все говорили «отлично».

Я редко с ней виделась после того, как мы с Лу поженились, до меня только где-то через год дошло, что она просто не хотела понимать, что больна. Она не заботилась о себе. Даже не пыталась получить медицинскую страховку и не слезала с наркотиков. Так было легче не думать о том, что происходит. Наконец она попросила Дебби Харри, и Дебби помогла ей лечь в больницу в Уэстчестере. Я снова пошла в колледж, в Сара Лоренс, и часто навещала ее в больнице. Но с кем бы я ни разговаривала, оказывалось, что они про это не знали.

Джеймс Ченс: Настоящим отцом Энии был генерал армии Чан Кайши, тайванец. Мать, представительница пекинской аристократии, уехала с Тайваня, когда власть захватили коммунисты. Созидательная и творческая натура, она была драматургом, но потом, когда отец Энии бросил ее, вышла замуж за какого-то американского военного, тогда сержанта. Она заставила его делать карьеру, он дослужился до майора, что-то вроде того. Но так и остался простаком, обычным заурядным парнем.

Эния рассказывала, как мама всегда была недовольна, что ей пришлось выйти за него замуж. Она дала дочери понять, что отчим нужен им только для того, чтобы у Энии был дом и какая-то уверенность в жизни, а самой ей с ним жить было скучно. Из-за этого у Энии было довольно сложное детство.

Сильвия Рид: Как-то она сказала мне, что не боится смерти, и тогда она действительно не боялась, но мне кажется, в последние дни она была в ужасе. Когда мы с Лу жили на Кристофер-стрит, она позвонила и сказала что-то вроде: «Поехали со мной в Лондон», а я ответила: «Я не могу поехать в Лондон. Ты уверена, что тебе это нужно? Разве тебе не лучше лечь в больницу?» Она подумала и решила ехать — я вспоминаю ее поездку, потому что после нее она уже не вышла из больницы.

Когда она вернулась, кому-то пришлось вызывать в аэропорт «скорую», чтобы отвезти ее в больницу. Потом, кажется, еще две с половиной или три недели… Говорят, что все это время она уже едва понимала, где она. К тому же до нас известия из больницы так и не дошли. А когда она уезжала в Лондон, впечатление было такое, что ей гораздо лучше. Я ничего не знала про «скорую» и все остальное до самого конца. Даже не знала, что она вернулась, пока Роберта Бейли — кажется, она — не сообщила мне, что Эния умерла. Я была… потрясена.

Потом было что-то вроде общего собрания, мы с Лу тоже пошли. Все спрашивали: «А ты что тут делаешь?» — «Как это что я тут делаю?»

Там я и узнала от Роберты, что Эния заставила всех поверить, будто я порвала с ней отношения. Наверное, она пыталась управлять людьми даже после своей смерти…

К тому моменту я уже успела понять, что никто больше не будет обращаться со мной так же ужасно, как раньше, потому что есть Лу. Все очень, ну, рады были, что Лу пришел. Атмосфера стала печально-возвышенной, говорили про Энию — всякие такие вещи, которых на самом деле не было. То есть, наверно, каждый чувствует по-разному — для кого-то это правда, для кого-то нет. Мне самой Эния запомнилась крайне неуживчивой, потрясающе талантливой и постоянно обеспокоенной…

Она могла разрушить кому-нибудь всю жизнь. Позже я размышляла и поняла, в чем была трудность: я считала Энию лучшим другом, а на деле было наоборот. Она так сильно влияла на мою жизнь… Если быть до конца честной, я должна признать, что ее смерть была облегчением. Она умела залезть мне в душу так, как никто не умел — кроме Лу — и не упускала ни одного удобного случая.

Джеймс Граэурхольц: В конце концов, аренду в Бункере повысили с 375 баксов до 750, так что Уильям решил тоже переехать в Канзас. Сейчас и подумать смешно, да? Но тогда мы не могли платить столько. И Уильям уже устал. Сказал: «Ну все. Надо сваливать. Поеду в Канзас».

Вскоре после приезда Уильяма я стал устраивать разные концерты в Лоуренсе, и наконец дело дошло до выступления Игги.

Игги был великолепен — как всегда, огромные глаза, синие-синие. Бешеный — в смысле, он профессионал, он сделал это шоу, но никто не мог его обуздать… Он перетрахал все, что движется, нажрался, потом поволок меня в сортир, чтобы спрятаться там от толпы фанаток. И вот он затаскивает меня в этот мелкий закоулок, садится на пол рядом с унитазом и заявляет: «Мой менеджер меня ни хуя не устраивает. Джеймс, ты так помог Уильяму, может, ты будешь менеджером?» Тем временем мы раскатываем дорожки на крышке унитаза, и я думаю: «Всю жизнь мечтал связаться с этим психом и потом подохнуть где-нибудь…» Так что я начал открещиваться, типа: «Слушай, это, конечно, клево, я бы с радостью, но я не знаю, чем могу помочь, тыры-пыры, все такое…».

Еще позже вечером мы отправились в какой-то дерьмовый стрип-бар для всяких дальнобойщиков. Игги пил «Черный русский» — хлоп, еще один, хлоп, еще один. Опять он тащит меня за собой, на этот раз на улицу, на парковку — типа поговорить. И там на полном серьезе начинает впаривать мне в стиле Лестера Бэнгса: «Знаешь, никто меня не понимает, а я очень чувствительный, все кругом считают, что эти бляди, и наркота, и вся эта хуйня про «ты — звезда!» — все, что мне нужно для счастья, но это не так, мне очень тяжело, я так одинок, мне нужен кто-нибудь, чтобы упорядочить свою жизнь, Джеймс, кто-нибудь вроде тебя». При этом он уже разлегся на земле, опирается на локоть, и я точно так же. Я ведь с Игги, поэтому просто нужно делать все так же, вот я и лежу на стоянке, как он.

Тут я слышу звук мотора, и тачка прямо перед нами начинает давать назад. Игги все бухтит про мировую несправедливость, а я без всяких предупреждений хватаю его в охапку и перекатываюсь вбок раза четыре — бум-бум-бум по асфальту, подальше от этого пикапа — дрр-р-р-р, пикап выруливает на стоянку, водила нас даже не заметил, ф-фу…

Игги резко прекращает нытье на тему «никто меня не любит, никто не понимает» и начинает орать на водилу: «Ебаный козел, мудила, ты меня чуть не задавил, да ты знаешь, кто я такой, ты только что чуть не убил весь рок-н-ролл! Козел ебаный, хули ты не смотришь, куда едешь?»

Чувак говорит: «Иди на хуй». Я успокаиваю Игги: «Слышь, пойдем, давай, пойдем выпьем, чувак». Водила в своем пикапе усасывается со стоянки, а мы идем внутрь и садимся за свой столик. Через две минуты распахивается дверь и вваливается ебнутый здоровенный бык. Он топает прямо к нашему столику и говорит: «Мне не нравится, как ты меня назвал, педик». После этого Игги получает охрененный удар в нос, кровь заливает все вокруг — как в кино — Игги перелетает через стол, стаканы падают на пол, а чувак поворачивается и уходит. Настоящий бык в куртке лесоруба.