Прошу, убей меня! - читать онлайн книгу. Автор: Джиллиан Маккейн, Легс Макнил cтр.№ 121

Боб Куин: Я время от времени читал нотации Лестеру, потому что в самом деле считал, что он близок к самоубийству. Пил он так неумеренно, что я сказал: «Ты сам знаешь, что стал алкоголиком. Тебе пора завязывать».

Да, хотя он никогда не рассказывал мне, но я видел его за день до смерти — очевидно, он был на семинаре Анонимных Алкоголиков, на первом своем семинаре. Дело было так: он только что закончил книгу, «Рок-Гоморра» — ее так и не напечатали — а у него была традиция всякий раз, когда он заканчивал писать книгу или какую-нибудь большую длинную статью, напиваться в хлам. А сделал он вот что: дописал книгу, у него был грипп, он собрался отметить, но напиваться ему не хотелось. Вместо этого он закупился разнообразными сиропами от кашля, потом пошел в «Макдональдс» на Шестой авеню — там можно было достать «колес» — и набрал пригоршню таблеток. Я думаю, Лестер решил устроить праздник на «колесах» и совершил ошибку.

Он умер.

Знаете, я ведь любил его. Он был очень ранимым, очень человечным. Только с ним и еще несколькими людьми я мог говорить по телефону часами, и, трезвый он был или пьяный, слушать его всегда было интересно. Скажет: «Вот, послушай, что я только что написал для Village Voice», и читает — все 35 страниц. И для меня это было лучше всего, это был настоящий подарок. Лестер очень увлекся музыкой, отчасти она его и погубила, потому что в восьмидесятые музыка было сплошное дерьмо. Так что я всегда говорил ему: «Делай как я — покупай охуительные старые блюзы, и всё». Он отвечал: «Ну да, мне нравится их слушать, но они вгоняют в тоску. Это ведь мертвая музыка, в ней ничего не происходит».

Один раз я сказал: «А чем докажешь?». Он как раз поставил мне Лонни Мака, отличная пластинка, но тут взял да и ответил: «Ну, знаешь… Ведь ничего нового не появляется».

Микки Ли: Мы с Лестером Бэнгсом входили в группу Birdland, но больше я не мог никого уговорить остаться, Лестер распугал всех, кого мог. В конце концов я тоже ушел. Через несколько месяцев, может быть, через полгода, я выпустил сингл «On the beach». На другой стороне была «Living alone», песня о Лестере. Интересно, понял он или нет?

Looking like a farmer in your Sunday best

Walking up the stairs to get a good day’s rest

Hasn’t worked a day in quite a while

He’s living life his way because that’s his style

And he’s living alone. [74]

Один посреди толпы [75]

Джеймс Грауэрхольц: Билли, сын Уильяма Берроуза, умер в марте 1981-го. А Уильям снова сел на геру еще летом 1978-го — когда Билли делали операцию по пересадке печени, он жил в Болдере и затусовался с местными панками. А они, как и многие другие, прямо кончали от радости, если появлялась возможность подогреть Уильяма Берроуза.

Такие у них были понты. Типа: «Мы ширялись вместе с Берроузом». То есть: «Что, съели?». Это примерно как: «Сегодня папа римский отслужил мне персональную мессу». Ага? Похоже, да? Вот такая пошла мода. Когда Уильям вернулся в Нью-Йорк, ему тоже таскали героин. На это было страшно смотреть. Уильям выглядел так, как будто постоянно пытался что-то скрыть от меня, и настроение у него было такое подавленное. И все время он ходил какой-то обдолбанный. А хуже всего, самое отвратительное в наркотах — какими они становятся тупыми. Только сидят и разговаривают про ширево. Как будто там есть о чем говорить.

Так что меня уже все порядком достало, я чувствовал, что достиг всего, что нужно — так сказать, взошел на Эверест. Пять лет уже прошло — пора заняться чем-нибудь еще. Свалить куда-нибудь. Как Патти Смит. И тогда я загрузил все архивы и прочую хрень из Бункера в шестиметровый грузовик и поехал через всю страну в Лоуренс, в Канзас.

Вообще-то я не хотел бросать Уильяма. В конце концов, я заботился о нем, я любил его — и сейчас люблю. Поэтому я сделал нечто среднее. Уехал из Нью-Йорка и забрал с собой архивы, банковские счета и все остальное. Но он мог жить, где захочет, а я часто приезжал к нему, мы ездили куда-нибудь вместе. Я навещал его, и он меня — иногда. А еще я надеялся все-таки вытащить его в Лоуренс, чтобы он там остался. Потому что в его возрасте не дело жить в Нью-Йорке, обладая такого рода популярностью. Сторчаться, помереть от передоза, упиться до смерти проще простого; он ведь для всех Отец-Героин, и всем хочется вместе с ним забалдеть. Как в зоопарке: «Мы собираемся пойти посмотреть на Берроуза».

Джеймс Ченс: Когда The Contortions только начинали играть, моей основной целью — я думаю, в этом нет ничего особенного — было показать, что я не хуже других. Публика тогда состояла по большей части из этих чуваков из Сохо, которые доставали меня до невозможности. Стоят постоянно, морда кирпичом и изображают, какие они все крутые. У меня едва не пропало желание вообще появляться на сцене, и я подумал: «Нет, пидоры, вы у меня будете втыкать!» В основном это шло от моей абсолютной злобы и ненависти.

Но я не собирался показывать свои эмоции на сцене. Просто на одном выступлении в «Миллениуме» все случилось само собой. Я сам не понял, что меня заставило спрыгнуть в зал и начать распихивать там всех, проталкиваясь через толпу. Я хватал кого придется и отвешивал плюхи. Я бегал там, люди старались убраться с дороги, и только Эния Филипс смотрела так, как будто хотела сказать: «Посмей только дотронуться до меня».

Я и не посмел.

Сильвия Рид: Я думаю, что Джеймс — талантливый человек, но когда он появился в нашей жизни, мы с Энией больше не могли нормально общаться. Она стала очень неуравновешенной, и каждая попытка поговорить с ней, когда она была рядом, заканчивалось дракой — настоящей дракой между ней и кем-нибудь еще, обычно Джеймсом. Один раз было выступление в Paradise Garage, а промоутер там был большая скотина, и они, конечно, не собирались никому платить. Приходят их вышибалы и говорят типа: «Все, давайте отсюда» — а все такие: «Где деньги?» Джеймс в ответ на это встал в углу и стал кричать, чтобы привлечь к себе внимание. Они хотели подойти к нему и выкинуть оттуда, а он взял и чем-то себя порезал.

Кровь текла у него по шее, вышибалы с омерзением отвернулись. Они подумали, что он ненормальный и не хотели до него даже дотрагиваться.

Из таких невообразимых сцен состояла вся жизнь Энии.

Джеймс Ченс: Мы с Энией были почти уверены, что панк мертв и настало время для чего-нибудь другого. Она побывала в Германии и увлеклась террористами — Баадером и Майнхоф. Сказала, что должна принять решение: стать террористкой или заняться чем-нибудь таким, на чем можно заработать. От Contortions она просто балдела, так что в конце концов стала нашим менеджером.