Алексей подумал, что, наверно, он на месте этого субъекта тоже стал бы или умным или наблюдателем. Чего ещё осталось?
Но имелись и другие наблюдатели. В углу сидела девушка с набеленным лицом и миной, выражающей презрение ко всему. Ей было явно неприятно находиться в этой тусе, но она не уходила. Непонятно почему.
– Ну, что? – спросила Лиза. – Познакомить, может, с кем?
Алёша не успел ответить.
– Ксю! – крикнула Лиза.
Подошла несимпатичная девчонка с головой, обритой в точности наполовину. Половина же вторая, волосатая, была покрашена в зелёный цвет. Алёша изумился.
– Как дела? – спросила Лиза.
– Представляешь, – гордо заявила Ксю, – сегодня я, блин, пропустила уже третье собеседование. Прикинь, да? Третье за неделю!
– Неужели?
– Да-да! Причём первое мной было откровенно про…ано, второе – просрано, а в этот раз я просто потеряла листик с телефоном! – гордо сообщила Ксю. – Да! Вот такая я свинья и раздолбайка! Ну, а ты как?
– Я неплохо, – отвечала Лиза. – Познакомься, вот мой друг Алёша. Это Ксю.
– Привет, – сказал Алёша.
Что добавить, он не знал и в изумлении продолжал смотреть на голову девицы.
– Ксю ака Агланберт, – сообщила новая знакомая. – А ты?
– Он просто Лёша, – отвечала Лиза за смутившегося парня.
– А! Понятно. Казуал.
И Ксю поправила причёску, вероятно, чтобы привлечь внимание. Лизе мимоходом сообщила:
– Я уже неделю дома не ночую!
А потом зачем-то стала говорить о том, как трудно было сдать экзамен по какому-то предмету.
– Учишься? А где? – Алёша наконец-то получил предлог вмешаться в разговор.
– На фаллософском факультете, – гордо и бесстыдно сообщила Ксю, и Лёша сразу понял, а вернее, убедился в том, что рядом с ним персона «креативная».
– Его твоя причёска впечатляет, – сообщила Лиза.
– Да уж вижу! Понимаешь, Лёха, я так самовыражаюсь.
– Ну, я понимаю, – сообщил Двуколкин.
– Большинство, конечно, это осуждает, – продолжала Ксю с азартом. – Но на то оно и большинство. Но, знаешь, мне без разницы, реально, кто что думает. Серьёзно! Я на всё забила.
– И давно? – спросила Лиза.
– О, давно! Ты знаешь, я идейный, экзистенциальный пофигист. Мне пох, что думают насчёт моей причёски. Совершенно! Я так самовыражаюсь.
Алексей бесспорно согласился с тем, что самовыражаться – это очень нужно, важно и так далее. Ксю ещё чего-то говорила, что, мол, люди почти все её не понимают, внутрь её израненной души попасть не могут, к её субкультуре не относятся и музыку-то слушают другую… А потом зачем-то начала о трудном детстве. Стала говорить, как обзывали, как не брали в игры, как стучали головой об кафель в туалете. Лёша посочувствовал. Его, бывало, тоже обижали одноклассники. Но видно, не так сильно, чтоб он стал от этого поэтом. Лиза, чтоб уйти от грустной темы, задала вопрос о пирсинге, и Ксю с довольным видом показала несколько серёжек в разных частях тела.
– Эту мне колол Илья в вагоне. Ехали из Катера мы в Питер. И причём прошу заметить: оба были почти трезвые! Конечно, там трясло, и смотрят все, но, знаешь, нам забить!
– А эту?
– О, а эту – Костя. Прямо дома у него. Мы с Костиком смотрели «Пластилин валец» в тридцатый раз. И тут он вдруг: «Давай тебе проколем!». Ну, а знаешь, мне же пофиг это всё. Проколем – и проколем. У меня потом гноилась эта дырка, потому что спирт уже был выпит, чтобы обработать инструмент… Но я забила.
– Очень интересно!
– А вот эта дырочка – любимая. Её мне прокололи на игре, в лесу, в палатке… Я тогда ещё пять штук клещей нашла. Энцефалитных…
Вдруг на Ксю нахлынула тоска, и творческая личность начала показывать Алёше с Лизой шрамы на руках от бритвы («резала три раза») и следы на шее («вешалась четыре»). Алексей был поражён.
– Забейте! – предложила Ксю. – Ведь всё равно мы все умрём. Зароют нас в могилку… Будем гнить там… Червячки нас будут кушать… Кстати, Лиза, зацени: меня тут направляют к психиатру! Ага! Но нет, я не хочу! Меня же в дурку загребут!
– Забей, – сказала Лиза.
Тут по счастью началось второе отделение «концерта».
Теперь мог выступить любой, хоть сам Алеша, и количество чтецов у микрофона резко увеличилось, а время, проводимое там ими – резко снизилось. В глазах буквально зарябило от писателей. Сначала вышла девушка в очках. Алёша смутно ощущал: стихи её талантливы, умны и актуальны, но автор накрутила там так много метонимий и синекдох, что Двуколкин ничего не смог понять. Посередине чтения в дверях возник уже знакомый Во в засаленной одежде и нескромно загремел пятью бутылками, а после стал шагать своими длинными ногами едва ли не через головы людей. Наверно, чтица ему вовсе не мешала. А вот ей он явно помешал, поскольку девушка обиделась, всё быстренько свернула и ушла.
На её место ей пришла другая. У неё дрожали руки, ноги и блокнотик с текстом. Алексей заметил, что она боится и смущается, тем более, что лет этой особе было, кажется, не более пятнадцати, а, судя по тому, как в перерыв она сидела в одиночестве в углу, в тусовке поэтесса появилась первый раз. Поэтому любители поэзии не стали утруждать себя вниманием. Во опять пошёл за пивом. Остальные говорили о своём, хихикали, жевали сухари, нисколько не смущаясь. Ко всему, народ уже был сильно подшофе. Чем громче раздавался хруст и шёпот, тем сильнее поэтесса горбилась, краснела, заикалась и дрожала. Но терпела. Видно, очень уж хотелось ей попасть в эту богемную тусовку! Это было видно по стихам: на вид полнейшая отличница, дюймовочка и маменькина радость, поэтесса сочиняла исключительно о том, чего не знала. Тут и там в стихах кишели сигареты, вдруг прилипшие к губам, подвалы и подъезды, порванные презики, таблетки, порошки, тупая безысходность, водка и другие атрибуты молодёжной независимой поэзии. В конце концов, закончив тем, что предложила поэтическому образу скорее выпить её кровь, «Дюймовочка» закрыла свой блокнот, сказала «Всё» и, встала, уронив случайно стул. Услышав звук падения и увидев, что поэт уходит, публика очнулась и захлопала.
Потом возник пацан с гербом, Арф`ш`эндрзеоль. Он вытащил гитару и сказал:
– На самом деле, тут сейчас зашла речь про Рустама Аблякимова, и он безумно классный чел, по ходу, так что я сейчас его вам попиарю.
Он запел чего-то под гитару, а компания, то ли протрезвившись, то ли опьянев ещё сильнее, стала в такт трясти причёсками, лупить руками по коленям и тому подобное. Алёша привалился к Лизе. Песня его убаюкала. Двуколкин тоже выпил, так что слабо понимал, о чём она, и даже не сумел счесть всех куплетов: десять ли, пятнадцать… может, двадцать… Лиза нежно гладила Алёшу. Вдохновлённый гитарист зачем-то пел с таким лицом, как будто вот-вот кончит.