Из вагона вылетает поручик Чистяков с десятком юнкеров. Они пробивают толпу и становятся в шеренгу, ощерившись карабинами, прикрывая Терещенко и офицера. Чистяков телом заслоняет Терещенко.
Толпа тоже щетинится винтовками. Действительно, что такое десяток юнкеров. Щёлкают затворы. Крики:
– Стреляй юнкеров! Буржуи!
– Товсь! Целься! – даёт команду «мордатый».
Пулемётная очередь разрываёт воздух над толпой. Все оглядываются. На вагонных площадках поезда пулемёты. И пара пулемётных юнкерских расчётов уже заняли позиции прямо на перроне. Поезд то специального назначения. Послы Антанты это не хухры-мухры.
Раз и «мордатый» растворяется в толпе. И сама толпа быстро рассасывается.
Станция Дно. Вагон поезда. Утро
Терещенко с офицером возвращается в вагон. Послы, наблюдавшие всё из окон, устраивают овацию. А дочка английского посла смотрит на Терещенко с восхищением.
– Штабс-капитан Радашев, – представляется всем офицер. – Тут, прямо в багажном отделении завалили девку трое. Во главе с этим мордатым. Я….
Потом они с Терещенко вдвоём стоят у окна. Курят.
– …Влепил пощёчину командиру полка, – рассказывает Радашев. – Так не воюют! И пресмыкаться перед солдатами негоже. Скотина! Слава Богу, просто приняли отставку. Направляюсь в Петроград.
– Согласны служить у меня?
– А вы кто?
– Министр иностранных дел Временного правительства.
– Непонятно. Знаете, у меня в роте обычно занятия с солдатами проводил фельдфебель Гуляйветер. Вот поднимет солдата и хрипло так «Отвечай, кто у нас внутренний «враХ»? А тот выкатит глаза и рявкает без запинки «Жиды и скубенты». Я всегда на это смотрел как на анекдот. А вот теперь… Так что большое спасибо за участие в моей судьбе, но ваше приглашение я не принимаю. В Петрограде сейчас бывший соученик по юнкерскому… Полковник Врангель. Он клич бросил. Вот с ним буду. Позвольте идти спать. Устал смертельно.
Санкт-Петербург. Витебский вокзал. Утро
С Финского залива дует резкий, сырой ветер, и улицы затянуты мокрым туманом. Моросит дождь. Послы шумно высаживаются из вагона.
– Подвезти? – спрашивает Терещенко Радашева.
– Буду признателен. На Фонтанку.
Санкт-Петербург. Улицы. Утро
Машина «Ролс-Ройс» останавливается. Радашев выходит. Выходит и Терещенко. Смотрят друг другу в глаза.
– Дождик, – улыбается Радашев, – жмёт руку Терещенко, поправляет котомку за спиной, поворачивается и уходит.
ДИКТОР:
Штабс-капитан Радашев Василий Александрович, по приказу Ленина, как и сотни других офицеров, будет утоплен в 1920 году на барже в Крыму.
А вокруг шумит Невский. Очереди за хлебом, бегают мальчишки – газетчики и назойливо кричат – Газета «Правда»! «Солдатская правда»! «Серая правда»! «Рабочая правда»!
Санкт-Петербург. Николаевский вокзал. Сортировочная. Пакгаузы. Утро
Туман. Дождь. Подъезжает Терещенко на своём «Ролс-Ройсе». Его проводят по огромному совершенно пустому гулкому складу. Потом маленькая лестничка вниз в подвал. И взгляду открываются уходящие вдаль горы мешков с мукой. На одном из них сидит усталый Рутенберг. Рядом с ним ротмистр Маслов-Лисичкин.
– Извините, Пётр Моисеевич, в Управе сказали, что вы здесь.
– Рад Вас видеть, Михаил Иванович. Присаживайтесь.
Ротмистр уступает место Терещенко на мешке с мукой, уходит к своей следственной команде.
– В течение месяца… – говорит Рутенберг, – шли панические рапорты от управляющего складов «Задержки эшелонов по вине железной дороги, хлеб не прибывает, пакгаузы пусты». И тут, оказывается… – показывает на горы мешков с мукой. – Здесь на десять дней кормить весь город. И таких дыр, куда проваливается поставляемое продовольствие, масса.
– А что теперь говорит управляющий?
Рутенберг показывает на укрытые брезентом тела:
– Уже молчит. Убит за час до нашего приезда, И помощник тоже.
– Проделки спекулянтов?
– Ну, что вы. Такой размах! А вы, какими судьбами?
– Ездил в Ставку Верховного Главнокомандующего. Мрак! Фронты разваливаются. Массовое дезертирство. Не с кем больше разговаривать. Я пришёл к вам, Пётр Моисеевич.
Я пришёл вас услышать!
– Да, чего тут. Вы же видите. Перебои с хлебом. Сахара нет хронически. А на Васильевском острове мы нашли огромное хранилище его. Это всё называется создание взрывоопасной обстановки. Наши сыскари ловят, ловят. Но только мелочь продажная. За червонец, за понюшку кокаина. А если крупнее фигура, то уже неживая. Конспирация у них на высоком уровне.
– Что вы хотите, многолетний опыт революционной деятельности…
– Бросьте! Нет, это, Михаил Иванович, не какие-то самодеятельные пролетарии и студенты. Такой профессионализм под силу только государству. Надо ли спрашивать какому?
– Ну и что стоит, по вашему, предпринять? Выступить на заседании Правительства.
– Два месяца как попугай твержу…
– Броситься опять к Корнилову!
– Поздно. Петросовет уже лёг под большевиков. А Ленин откуда-то шлёт каждый день директивы. Но не появляется. Чуёт кошка, чьё сало съело.
– Как он может?! В конце концов, он же дворянин! Русский человек!
– Кто?! Его мать внучка шлимазла Мордехая Бланка из Житомира.
– Да, но отец хотя бы чуваш!
– Какой чуваш?! Отец, как минимум, трёх детей Ульяновой некий доктор Покровский!
– Но почему про это никто не говорит?!
– У приличных людей не принято обсуждать, кто валялся в койке с барышней. Одно я знаю точно. Идёт вброс больших денег. Куча типографий, печатающих листовки большевиков. Столько оружия! Город наводнён немецкими боевиками. Всё сыпется. Мы медленно погружаемся, как кролики в пасть удаву под названием «большевики». Чтобы разбудить всех, нужна оглушительная бомба. Реальные документы. Мы пытались вытащить из Швеции человека… Бухгалтера с германскими банковскими переводами на имя Ульянова, Зиновьева, Бубнова. Надеялись, что к суду Троцкого и Рошаля предъявим. Но, видно, человек забоялся. Пропал. Вы министр иностранных дел. Наконец вы входите в такие круги! Неужели у вас нет никого, кто бы прошерстил подвалы генштаба Германии?!
– Есть. Мой покровитель. Человек он азартный, увлекающийся. Побеждал даже в олимпийских играх.
Гельсинфорс (Хельсинки). Вокзал
Из вагона пришедшего поезда Санкт-Петербург – Гельсинфорс (Хельсинки) спускается Сталин. Оглядывается по сторонам.